Жизнь адмирала Нахимова

– Константин, не запаздывайте! Ворочайте орудия на корму крайнего фрегата, – подгоняет старшего Истомина Бутенёв, в азарте вскочив на сбитую пушку. Он пытается разглядеть в облаке дыма попадания своих пушек, но вдруг клонится на руки канонира, заливая его своей кровью.

Трудный, очень трудный бой! Однако Лазарев не помышляет об обороне. Ветер отнёс к "Гангуту" коричневую тучу дыма, и наблюдатели "Азова" ясно видят "Альбион", сорванный с якорей; англичанина в упор расстреливают линейные корабли турок.

Надо помогать союзнику.

Лазарев распоряжается перенести часть огня нижних деков на эти корабли, и громы "Азова" усиливаются. Два пояса пламени тесно опоясывают корабль, вновь ползёт едкий густой дым, и словно наступает ночь, хотя всего четыре часа пополудни.

А турецкие фрегаты продолжают бить по "Азову" ядрами и книппелями. Треснула до нижнего дека грот-мачта, пришлось бросить за борт обломки бизани. Героическая помощь "Азова" союзнику ухудшила его собственное положение.

Всё это потому, что Кодрингтоновой диспозицией[49] не предусмотрено создание против наиболее важных пунктов турецкой линии мощных огневых соединений. Презрение к врагу вызывает излишние жертвы.

К счастью, французский линейный корабль "Бреслау" перестал мешкать на рейде. Его капитан выбирает место, где может быть всего полезнее. Он не задумался нарушить директиву флагмана, стал между "Альбионом" и "Азовом" и открыл губительный для турок огонь. Вступление в бой свежей силы спасает "Альбион" и избавляет "Азов" от необходимости рассеивать свои залпы. В то же время "Гангут" потопил турецкий фрегат, стоявший против него, и подходит ближе к "Азову". Он начинает палить по фрегатам, сражающимся против флагмана.

– Ур-ра, "Гангут"! – кричат матросы с Корниловым.

– Ур-ра, "Азов"! – отвечают гангутцы.

И эти клики, напоминая о русской славе в сражениях прошлого столетия, вливают новые силы в моряков.

Перелом начался, и теперь уже ясно, что конец боя близок. Корабли турок горят, и команды бросаются вплавь, стремятся к шлюпкам, спущенным судами второй и третьей линии турок. Но на кораблях соединённых эскадр никто не думает об отдыхе. Обстрелянные артиллеристы палят ещё чаще и попадают ещё вернее. Ещё полчаса, и по всей линии турки рубят якоря, выбрасывают суда на камни. Иные же в отчаянии и ярости зажигают свои корабли.

На верхнем деке "Азова" у грот-мачты после ранения Бутенёва распоряжается пальбой пушек Константин Истомин.

– Пли! – срывающимся на дискант голосом командует юноша, и в восторге взмахивает фуражкой.

– Братцы! Наддай! Тонет фрегат!

Матросы отвечают хриплым "ура" и вновь закладывают ганшпуги для поворота орудий.

Прошёл тот первый час, когда люди замечали опасность и страшились её. Исступление боя притупило все чувства, возбуждённые сначала падением неприятельских ядер, видом убитых и искалеченных тел, стонами раненых и непрерывным гулом канонады.

Близость победы укрепляет и растит общую ярость. Она делает молодых матросов одинаково со стариками ловкими и точными в движениях. Размеренно сгибаются артиллеристы над орудиями, работая банниками и пыжовниками. Их руки размеренно упирают ганшпуги под тяжёлые медные и чугунные тела пушек, перебрасывают ядра, картузы и пыжи, дёргают штерты.

Ещё один фрегат турок, получив широкую пробоину под кормой, круто поднял нос, валится на бок и уходит в воду.

– Ура! – снова кричит Истомин.

И в этот раз "ура" прокатывается по всему кораблю до шканцев, на которых стоит адмирал со штабом. Это не в ответ Истомину. Это потому, что на клотике "Бреслау" появился репетованный сигнал главнокомандующего.

"Отбой"!

Сражение кончилось.

Из всего турецкого флота уцелели один фрегат и два корвета, да шхуны под австрийским флагом, пощажённые союзными кораблями.

Сражение кончилось, но ещё долго бурые тучи дыма наплывают на соединённые эскадры. Гигантскими золотыми факелами горят суда, приткнувшись к берегу или беспомощно дрейфуя на воде.

Французы, русские и англичане спускают шлюпки и подбирают плавающих, цепляющихся за обломки врагов. От пушечных залпов ветер упал, и тысячи трупов покоятся на воде, притираясь к бортам шлюпок, задевают вёсла. В пять тысяч жизней обошлось упорство Ибрагим-паши…

Битва кончилась, служба продолжается. Офицерам должно распорядиться по уборке, поставить людей к помпам для отливания воды, к брандспойтам, чтобы смыть с палуб пороховую копоть и кровь. Надо последить за плотниками и конопатчиками, заделывающими разрушения. Обломки дерева, обрывки тросов летят за борт. Общий аврал!

Павел Степанович всё же выкраивает минуту и забегает в лазарет. Запах палёного мяса, удушливый запах крови и гниения шибает в нос, стесняет дыхание. Мгновение растерянно смотрит Нахимов на лекарей: они пилят, зашивают, копаются в рваных ранах. Сделав несколько нерешительных шагов, он спотыкается о ведро, наполненное человеческими обрубками. Ещё утром они принадлежали здоровым, молодым людям… И это есть цена победы!..

– Бутенёв?

– Жив, жив, Павел Степанович! Ручку отхватили до локтя. По вантам, конечно, лазать не придётся…