Жизнь адмирала Нахимова

"Наваринцы" возвращаются из бесплодной погони после ночлега в горах. Павел Степанович останавливается перед растением с колючими шипами. Оно похоже на человека из народа: такое же притянутое к земле и угрюмое.

На корвете Павел Степанович пишет рапорт, что пираты в указанном ему пункте не обнаружены, что население Майны утомлено войной и правительство разоряет его тяжёлыми налогами. Потом разрывает исписанный лист и коротко, формально сообщает о прогулке десанта. Кому в штабе эскадры нужно его донесение?

Но когда теперь говорят о свободе Греции, Павел Степанович невесело посвистывает.

Очень невесело посвистывает и всё больше сутулится Павел Степанович. На корвете, если не считать дней, когда на нём плавает граф Гейден, конечно, дышится свободно, и он всё ещё переживает радость командования прекрасным кораблём.

"Но что дальше? – спрашивает он себя. – Раньше или позже он и его милые товарищи оставят этот корвет. После них матросам придётся привыкать к мордобойцам, и это будет ещё тяжелее…"

– А что же делать?

Он не находит ответа на вслух произнесённый вопрос. Он ходит по шканцам и смотрит на белую Полярную звезду, на ковш Медведицы, что упал к горизонту над фосфорящимися тихими водами.

Что может сделать молодой человек, знающий только морское дело и властный только над людьми своего корабля, и то пока это угодно адмиралу российского императора?

Вот уже конец войне с турками. Здесь остаётся отряд контр-адмирала Рикорда[56], а прочие корабли пойдут либо в Чёрное море, либо вокруг Европы в ледовый и туманный Финский залив.

Давеча быстрый Рикорд, давнишний друг Головнина и, видать, одних с Василием Михайловичем убеждений, в лоб спросил:

– С чем будете возвращаться, капитан-лейтенант, на родину? – опалил взглядом чёрных глаз и опять: – Какой опыт считаете важным?

Ничего он не мог ответить, растерялся.

А потом в бессонные ночи, одиноко прохаживаясь по шканцам, думал:

– А в самом деле, с чем возвращаюсь? Какие у меня надежды и какие цели?

И вот выходило – и чуть он не покаялся в этом своим молодым людям, что здесь, на тёплых водах, останутся последние порывы его молодой веры в мужественное боевое братство морских офицеров. Потому что чересчур много таких, как Кадьян и Бехтеев, Стуга и Куприянов. И ещё выходило, что с изнанки рассмотрел он деятелей, которые говорят красивые слова о чести наций. Нельзя верить в дружбу современных правительств, в единство этих правительств с народами. Нельзя даже верить в искренность людей, захвативших власть во имя национального освобождения греков, – нет, они не бестужевской, не торсоновской породы. Но и эти свои горькие выводы он схоронил от молодых друзей и подчинённых. С таким знанием легче не делается жизнь! Ой, нет!

Глава шестая

На "Палладе"

Утром лекарь обнадёжил: затяжное течение гриппа.

– Ударит морозец, изгонит кронштадтскую сырость и поставит вас, уважаемый, на ноги. На рождестве попляшете в офицерском собрании.

Прописал полоскание морской водой, компрессы и горячую воду, поболтал о новостях по флоту и ушёл. А боли остались. Компресс и полоскания не избавили от ощущения тугой пробки в горле. Всё та же тяжесть в груди, хоть лекарский помощник безжалостно насосал банками огромные иссиня-красные пятаки. Знобит до ломоты в костях, несмотря на двойную порцию грога. И ещё лекарь вызвал боль душевную.

"Значит, уходит единственно приятный начальник на далёкое Чёрное море, и берёт с собою старых сослуживцев, кроме меня?!"

Темь за окном. Унылая дробь дождя по стёклам и крыше. Павлу Степановичу тоскливо. Он прислушивается. Но за дверью, в тёмной прихожей, тишина, только дрова потрескивают в печи. Молодой вестовой, конечно, улизнул.

Когда нельзя заглянуть в своё будущее, когда в настоящем нет дела, невольно обступают события минувшего. Вздохнув, Павел Степанович вспоминает первое знакомство с Михаилом Петровичем. Годы бегут: от встречи, в которой он получил заслуженный выговор, прошло тринадцать лет. Тринадцать!.. На недобром числе пошли морские дороги врозь. То ли от жара в крови, то ли от возвращающегося стыда за морскую неграмотность мичмана Нахимова 1-го, больной чувствует испарину под прилипшими ко лбу волосами.

Как это было? Ну да, совсем нежданно, в отсутствие командира, с катера проходившего мимо "Януса" вдруг взобрался на палубу коротенький живой капитан-лейтенант.

– Командир "Суворова" Лазарев, – назвался он и сразу атаковал: Замещаете командира, мичман, а выставляете тендер на посмешище. Мачта завалена назад, гик без планок. Плавать думаете?

Не дождавшись ответа, пояснил свой вопрос:

– Без планок рифов вам не взять.

Смутил. Едва смог мичман доложить, что штатный гик сломан в последнем переходе при повороте через фордевинд. А как устраивать планки, никто в команде не знает.

Михаила Петровича чистосердечное признание смягчило; успокоясь, обстоятельно показал он, где и как ставить планки.