Жизнь адмирала Нахимова

Флаг Нахимова на "Кагуле". Этот фрегат тоже недолго стоит на бочке. С первых чисел апреля его можно разглядеть у кавказского берега между Сочи и Сухумом. Лишь когда является нужда пополнить запасы воды и провианта, "Кагул" возвращается в Новороссийскую бухту. Но напрасно офицеры мечтают о воскресном гулянье с музыкой. Командующий рассуждает иначе. Несмотря "а отсутствие командира, выбывшего на берег, в воскресное утро после церковной службы назначается общий смотр. Итог нехорош. Нахимов уходит, приказав просить командира, как только явится, в адмиральскую каюту.

Поэтому старший офицер встречает командира у трапа и торопливо шепчет:

– В ваше отсутствие у нас гроза случилась, Командующий осматривал слабых и рассердился, боже мой. Медика велел оставить без берега. Вам приказал немедля быть у него.

Лесовский коротко рассказывает о смотре, но Истомину и не нужно подробностей. Он отлично знает своего старого начальника.

– Поделом, – стараясь быть спокойным, говорит Истомин. – Я вас упреждал, нельзя поправку больных сбывать на руки лекаря. Наше общее дело заботиться о матросе, и теперь мы, конечно, виноваты.

Истомин скрывается к себе только затем, чтоб поправить гребешком волосы на лысеющей макушке и заменить мундир лёгкой тужуркой. Не глядя на притихших офицеров, пересекает кают-компанию и стучится в дверь кормового салона.

Хмуро шагая от койки к столу, кивком головы флагман указывает командиру на кресла; Истомин, конечно, не садится, дожидаясь бури. А Нахимову трудно начать. У давнего сослуживца и подчинённого не думал он найти подобные непорядки. Столько приучал на "Наварине" и "Палладе": здоровы матросы боеспособен корабль.

– Шестнадцать человек обнаружил заражёнными цингою! – вдруг бросает он обвинение и останавливается перед командиром фрегата. – Что скажете об этом, Владимир Иванович? Почему больных показываете здоровыми?

– Моё упущение, – твёрдо признает Истомин. – С выхода из Севастополя не делал лично осмотра. – Он очень хочет, чтобы любимый начальник скорее выкипел. А известно, Павел Степанович не терпит трусливой лжи и оправдываний. Офицер должен отвечать честью за свои поступки.

– Огромное упущение! Важнейшее! – восклицает Нахимов и снова начинает шагать от стола к койке. Однако лицо светлеет, и видать, что гнев уступает место рассуждению.

Действительно, Павел Степанович в мыслях выгораживает командира. В должность на фрегате Истомин вступил с подъёмом флага к кампании. Плавание было до сих пор в трудах – штормы, сложные рейдовые лавировки у фортов и погони за контрабандистами. Последние дни командир хлопочет в Новороссийском порту. Обещали, что в Новороссийске дадут лук и свежее мясо, а пока паек тот же – солонина и кислая капуста.

Окончательно выгородив в душе Истомина, Нахимов усаживается к столу и тычет в листки своих заметок.

– Я вынужден буду приказ писать. Не обижайтесь на выговор. Надобно пример показать всему отряду. Итак-с, каждый четверг и воскресенье вам осматривать команду вместе со старшим офицером, ротными командирами и судовым медиком – его списать, при первом случае возможной замены. На якоре – осмотр после выноса коек, в море – в первое свободное время. А не найдётся часа, так на следующий день. Впрочем, вам известны мои правила.

– С этими больными как быть, ваше превосходительство?

Павел Степанович морщится, и на переносице образуются поперечные складки.

– Цинготных моё превосходительство рассуждает списать на "Силистрию", пока её в Севастополе исправляют. Пользование там будет лучше. Напишу об этом в штаб.

Он делает заметку в раскрытой записной книжке и задвигает шторку на иллюминаторе, чтобы не отвлекаться. (Бриг "Паламед" отдаёт якоря с недостойной медлительностью.) Но вспоминается другое упущение офицеров "Кагула", и складки морщин становятся ещё глубже, рот стягивается, а на скулах кожа темнеет. "Быть второй грозе, – угадывает Истомин. – Чего тут наделали мальчишки? Сегодня соберу всех на шканцах и постругаю".

– Вообще фрегат в запущенном состоянии, Владимир Иванович.

"Удружили назначением. А теперь изволь", – отчаивается командир.

– Давеча переходили на новую стоянку, – невозмутимо продолжает Нахимов, – ворочали оверштаг. Вышел я наверх поглядеть, как управляется Лесовский без вас. Неплохой офицер. Ну, а господа офицеры помоложе что делают? Никакого внимания к своим обязанностям! Лейтенант Макухин о пустяках болтает с мичманом Коскулем, а на мачте квартирмейстер распоряжается. Отдавали грот-марса-булинь. Ветер, понятно, забрался в парус, а как грот-марса-брас с подветра забыли отдать, то…

– Сломали грот-марса-рей?! – чуть что не плача восклицает Истомин.

– Точно так. Я велел для первого случая с господина Макухина за ущерб казне взыскать, что стоит грот-марса-рей, да показать в акте, что сломан он от незнания дела вахтенным офицером. А вперёд прошу за такую невнимательность аттестовывать офицеров нерадивыми.

Истомин слушает со страданием в лице, бесцельно рассматривая свои руки.