Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Несколько лет тому назад, когда закончилась война со Швецией, Потемкин написал императрице, чтобы она сделала все возможное, чтобы привязать к себе Швецию, и посоветовал выдать одну из великих княгинь за подрастающего шведского принца. Эта идея возникла давно, невесты еще не подросли, ну а теперь самая пора. В этом граф Румянцев не раз убеждался, наблюдая за жизнью императорского двора. «Вчера на маскараде, – писала Екатерина II барону Гримму 25 февраля 1796 года, – великие княжны Елисавета, Анна, Александра, Елена, Мария, Екатерина, придворные девицы, всего двадцать четыре особы без кавалеров, исполнили русскую пляску под звуки русской музыки, которая всех привела в восторг, и сегодня только и разговору об этом и при дворе, и в городе. Все они были одна лучше другой и в великолепных нарядах. Как видите, у нас то и дело пиры. На будущей неделе начинается великий пост… Если бы вы слышали, как играет и поет великая княжна Мария, вы бы наверное расплакались. Она играет и поет еще лучше, чем ее сестры танцуют менуэт; а это много… 13 мая. Вчера я провела целый день у обер-шталмейстера Нарышкина. Я отправилась в два часа пополудни в карете вместе с великими княжнами Александрой и Еленой; за мной ехали великие князья Александр и Константин с своими супругами. Ехали мы (из Таврического дворца на конец Мойки, где находится новый дом обер-шталмейстера, заменяющий ему весной Таврический дворец) почти целый час, так как это совсем на другом конце города. Мы нашли прекрасный дом, великолепный обед и прекрасный сад, в котором изобилие цветов. За обедом все были очень веселы, а после обеда молодежь начала прыгать и плясать, так как было слишком ветренно для прогулки. К вечеру танцующих еще прибавилось, и они протанцовали до девяти часов. Тогда я уехала с моими девицами. Мы приехали домой в четверть одиннадцатого, и так устали (я, хотя и не танцовала, и оне, потому что много танцовали), что сейчас же легли спать, т. е. я и мои красавицы.

Господи, Боже мой! Если бы вы знали, как я ненавижу всех этих агрономов, сельских хозяев, которые и сохи-то никогда в руки не брали, вы бы не стали толковать со мной ни о г. Иенише, ни о милорде Финдлатере; а крестьяне русские их ненавидят еще больше моего, и они правы. Что годится для клочка земли не больше моей комнаты, не годится для необозримых наших полей; у нас крестьяне привыкли с большим трудом добывать все необходимое для жизни, и они же доставляют другим государствам рогатый скот и лошадей. Видали мы англичан-хлебопашцев, но подражать им не станем: у нас другой климат, другие условия жизни. Знаете, что было бы с мнимым хозяином Иенишем, если бы ему дать управлять в одном из казенных имений? Крестьяне отправили бы его на тот свет с агрономией, которая ни на что ни годна, вот и все. Предоставьте нас самим себе: мы производим и продаем больше хлеба, чем все остальные государства Европы, взятые вместе; так как же вы хотите, чтоб мы брали в образец крохотную Англию? На великана не напялишь платье карлика. Кроме того, нигде так не возрастает сельское и городское народонаселение, как у нас; я боюсь сказать, но ведь правда, что в мое царствование оно удвоилось. У нас не умирают от голода, а больше от отягощения желудка. У нас не видно худощавых людей и нет нищих. Если у нас кто просит милостыни, то от лени; сами крестьяне это говорят, а они так гостеприимны, как никто на свете» (РА. 1878).

Вскоре граф Румянцев стал сенатором, затем, 8 мая 1796 года, назначен членом особого Комитета по изысканию средств для удовлетворения государственных потребностей. Членами этого Комитета среди прочих были князь Платон Зубов, граф А.А. Безбородко, граф А.Н. Самойлов.

Летом 1796 года Николай Петрович по делам службы оказался в Царском Селе. Как-то во время прогулки встретился с Екатериной II, которая неожиданно напомнила ему, что они давно не обсуждали важные вопросы внутренней и внешней политики, и пригласила графа зайти к ней в кабинет в любое время. Цесаревич Павел Петрович с Марией Федоровной тоже были в Царском Селе. Мария Федоровна была на последнем месяце беременности.

25 июня 1796 года рано утром все придворные в Царском Селе были в крайнем возбуждении – великая княгиня Мария Федоровна родила третьего сына.

Через несколько дней после трудных родов Марии Федоровны графа Румянцева пригласили в кабинет императрицы.

– Вы, конечно, слышали, граф, о наших ночных приключениях третьего дня, – с улыбкой сказала Екатерина Алексеевна. – Мария Федоровна в три часа утра родила такого громадного мальчика, что мы просто онемели от удачи, что это произошло, мы его назвали Николаем. Голос у него бас, кричит он удивительно громко, вы представляете этого мальчика, аршин без двух вершков, а руки чуть поменьше моих. Никогда такого рыцаря не видела. Если он будет продолжать, как начал, то братья его окажутся карликами перед этим колоссом. Я ведь присутствовала при рождении всех детей великой княгини.

Николай Петрович оживленно, полный внимания слушал императрицу.