Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Многие источники, в том числе и великий князь Николай Михайлович в биографии «Император Александр I», не скрывали, что наследник престола «знал все подробности заговора, ничего не сделал, чтобы предотвратить его, а, напротив того, дал свое обдуманное согласие на действия злоумышленников, как бы закрывая глаза на несомненную вероятность плачевного исхода, т. е. насильственную смерть отца. Ведь трудно допустить следующее предположение, а именно, что Александр, дав согласие действовать, мог сомневаться, что жизни отца грозит опасность. Характер батюшки был прекрасно известен сыну, и вероятие на подписание отречения без бурной сцены или проблесков самозащиты вряд ли допустимо. И это заключение должно было приходить на ум в будущем, тревожить совесть Александра, столь чуткого по природе, и испортить всю последующую его жизнь на земле. Оно так и было в действительности, что подтвердили все современники Благословенного монарха» (Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. Биография. М., 2010. С. 14).

В последующие дни тело императора Павла было забальзамировано и 23 марта 1801 года в присутствии императора Александра I и великого князя Константина Павловича погребено в Петропавловском соборе.

Очевидец А.С. Шишков, сравнивая погребение Суворова и императора Павла I, вспоминал: «Там видел я множество печальных и плачущих лиц; а здесь, идучи за гробом от Михайловского дворца (замка) через Тучков мост до крепости, из многих тысяч зрителей во всю дорогу не видал я никого, кто бы проливал слезы. Казалось, все смотрели как бы на некое скорее увеселительное, нежели плачевное зрелище, до такой степени все чувствовали тягость его правительства».

Все участники заговора и злодейского убийства императора присутствовали при захоронении Павла I, все выражали свои соболезнования, но никто не признал своей вины. Только в собственном кругу торжествовали победу.

А между тем словно помимо воли нового императора появился Манифест, подготовленный екатерининским вельможей, тайным советником Дмитрием Прокофьевичем Трощинским, отставленным от службы еще в октябре 1800 года, и подписанный Александром I: «Судьбам Вышняго угодно было прекратить жизнь любезнаго Родителя нашего Государя Павла Петровича, скончавшагося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11-го на 12 число сего месяца. Мы, приемля наследственно Императорский Всероссийский Престол, восприемлем купно и обязанностей управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей бабки нашей, Государыни Императрицы Екатерины II, коея память нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да, по ея премудрым намерениям шествуя, достигнем возвести Россию на верх славы и доставить ненарушимое блаженство всем верным подданным нашим, которых чрез сил призываем запечатлеть верность их к нам присягою пред лицом всевидящего Бога, прося Его, да подаст нам силы к спасению бремени ныне на нас лежащего» (Шильдер К. Т. 1. С. 6).

Прошли суровые траурные дни, улеглись печаль и горести, империя диктовала свои законы. Императрица Мария Федоровна не переставала упрекать сына за то, что заговорщики оставались безнаказанными, появлялись в Зимнем дворце, граф Пален и братья Зубовы любезно кланялись ей, не чувствуя стыда за содеянное.

Из Зимнего дворца были посланы письма графу Николаю Румянцеву, князю Адаму Чарторижскому, всем тем, кто мог пригодиться при управлении империей.

Князь Чарторижский, возвращавшийся по указанию императора Александра I из Италии в Россию, недалеко от Риги получил через фельдъегеря записку императора и подорожную с приказом почтмейстерам ускорить путешествие князя. В письме говорилось:

«17 марта 1801 г. Вы, вероятно, уже знаете, любезный друг, что вследствие кончины отца я встал во главе государственных дел.

Умалчиваю о подробностях, о которых лично поговорю с Вами. Я пишу Вам с тем, чтобы Вы немедленно передали дела, касающиеся Вашей миссии, тому, кто считается самым старшим после Вас, и выехали в Петербург. Нет надобности говорить Вам, с каким нетерпением я жду Вас. Надеюсь, Господь охранит Вас во время Вашего путешествия и приведет сюда здоровым и невредимым.

До свидания, любезный друг, не могу прибавить ничего более. Прилагаю при сем паспорт для предъявления на границе.

Александр».

В этом же пакете было и сиюминутное письмо:

«12 июня 1801 г.

Не могу Вам выразить, любезный друг, что я почувствовал, получив Ваше письмо, и в особенности при мысли, что скоро увижу Вас.

Не знаю, как это случилось, что я ошибся в Вашем звании, и, по Вашему желанию, прилагаю при сем другой паспорт.

Прощайте, любезный друг, более не могу писать.

Александр».