Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Уже вскоре состоялась назначенная встреча. Адам Чарторижский не удивился, увидев бледного и утомленного императора Александра, тревожные предчувствия не обманули князя. Можно понять состояние Александра, он только что провел парад войск, но при самом дружеском характере встречи не проявилось сердечной радости, напротив, ощущался оттенок сдержанности и принужденности. «Неужто Александр так рано возвысился, почуствовав себя государем?» – сжалось сердце Адама Чарторижского.

– Хорошо, что вы приехали, наши ожидают вас с нетерпением. Если бы вы были здесь, ничего этого не случилось бы: имея вас подле себя, я не был бы вовлечен таким образом… – говорил Александр, явно намекая на круг их общих друзей, с которыми всегда советовался, строя планы на будущее, мечтая о перспективах деятельности.

Александр Павлович рассказал о том, что произошло ночью 11 марта 1801 года, утаив, что дважды падал в обморок, что был самым несчастным человеком во всем мире, узнав, что его отец отказался отречься от престола, что сопротивлялся, но пьяные офицеры сначала ударили его, а потом задушили шарфом одного из офицеров.

– Вы, ваше величество, конечно, знаете имена заговорщиков, злодейски убивших императора Павла I?

Минутное молчание казалось вечным.

– Конечно, не всех, но многих…

– Вы оставите виновных на своих постах? – вырвалось у князя.

– Не знаю… Посмотрим… – после длительного молчания тихо произнес Александр, который постоянно задавал себе этот же вопрос. В смерти отца и он виноват, но он никогда не думал, что офицеры и генералы, цвет высшего, аристократического общества, поднимут руку на своего императора. Скарятин снял с себя шарф, а благородный князь Яшвиль и Татаринов задушили императора. И получается – никто конкретно не виноват…

Сразу, чуть ли не в первые часы после убийства императора Александр почувствовал руководящую руку графа Палена, ему показалось, что власти генерал-губернатора Петербурга тому недостаточно; за последущие несколько дней граф Пален успел вторгнуться и в дела внешней политики.

Князь Чарторижский почувствовал, что император Александр не будет так откровенен, как в прежние времена, когда он был великим князем. Но было ясно, что Александр тяжело пережил ночь убийства отца, горе его чрезмерно.

Лицо императора помрачнело.

– Вспоминаю ту ночь ужасного беспорядка и смятения. Только моя жена, Елизавета Алексеевна, проявила такт и мужество, понимая мое состояние, оказалась на высоте своего положения. Из всех членов императорской фамилии только одна молодая императрица сохранила присутствие духа. Она старалась утешить меня, вернуть мне мужество и уверенность в себе. Она не оставляла меня всю ночь и отходила от меня лишь на минуту, чтобы успокоить свекровь, удержать ее в ее комнатах, уговорить ее не говорить лишнего и бесполезного…

– А что произошло, ваше величество, с вашей мамой, с императрицей Марией Федоровной?

– Как только по Михайловскому замку разнеслась эта трагическая весть, Марию Федоровну разбудили. Весть была сокрушительная, невозможно передать словами состояние матери; она бросилась к покоям императора, но там стояли гренадеры, труп отца был обезображен ударами по лицу, и она ничего не могла придумать лучше, как заявить о том, что она будет управлять империей. Так и говорила: «Нет больше императора, он пал жертвой изменников. Теперь я – ваша императрица, я одна – ваша законная государыня, защищайте меня, идите за мной!» Но тут подошли к месту событий генерал Беннигсен и граф Пален с отрядом солдат и увели маму в ее комнаты. В эту минуту уходила, оставляя меня одного, и Елизавета Алексеевна, чтобы успокоить свекровь… Оставшись в одиночестве, я острее чувствовал неловкость создавшегося положения. Никому не пожелаю такого восхождения на императорский престол… Нет, это невозможно… Против этого нет лекарств… Я должен страдать… Вы хотите, чтобы я перестал страдать? Уже ничего изменить нельзя. Случилось то, что случилось…

В голосе императора было столько скорби, что князь Чарторижский почувствовал, что сейчас император снова погрузится в пучину недавних трагических событий, он действительно ощущал безысходную печаль своего положения, стал грустным и замолчал, затем тихо мотнул головой в знак прощания.