Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Тут же в «Записках» графа Строганова говорится и об освобождении крестьян: «Из всех сословий в России крестьяне заслуживают наибольшее внимание. Большинство их одарены большим умом, и предприимчивым духом, но, лишенные возможности пользоваться и тем и другим, крестьяне осуждены коснеть в бездействии и тем лишают общество трудов, на которые они способны. У них нет ни прав, ни собственности. Нельзя ожидать ничего особенного от людей, поставленных в такое положение; даже те небольшие проблески ума, которые они проявляют, уже удивляют нас и заставляют предвидеть, на что крестьяне наши будут способны, получив известные права. Но задача в том, чтобы предоставить им эти права без всякого потрясения, так как в противном случае лучше ничего не делать. Тут предстоит щадить интересы помещиков; тут необходим целый ряд таких узаконений, которые, не нарушая прав помещиков, вели бы к такому улучшению положения крестьян, которое, в конце концов, привело бы их к главной цели – к освобождению. При этом необходимо избегать таких выражений, которые могли бы волновать умы крестьян, что повело бы к самым прискорбным последствиям» (Великий князь Николай Михайлович. Граф Павел Александрович Строганов (1774–1817). СПб., 1903. Т. 2. С. ХI – ХII). Всего заседаний Негласного комитета было 40: первое – 24 июня 1801, последнее – 9 ноября 1803; с 12 мая 1802 по 26 октября 1803 года комитет не собирался ни разу. (На русском языке «Извлечения из «заседаний неофициального комитета» были опубликованы М.И. Богдановичем в первом томе «Истории царствования императора Александра I и России его времени (СПб., 1869. С. 38–91). Многое из этих записок графа Павла Строганова здесь использовано.)

И еще один из нравственных законов Александра I сформулирован в этой удивительной книге: «Закон должен быть для всех единствен. Как скоро я себе дозволю нарушить законы, кто тогда почтет за обязанность наблюдать их? – писал Александр I 7 августа 1801 года княгине Марье Григорьевне Голицыной, в девичестве княгине Вяземской, просившей за своего мужа, не уплатившего своих долгов. – Быть выше их, если бы я и мог, конечно бы, не захотел, ибо я не признаю на земле справедливой власти, которая бы не от закона истекала. Напротив, я чувствую себя обязанным первее всех наблюдать за исполнением его, и даже в тех случаях, где другие могут быть снисходительны, я могут быть только правосудным» (Там же. С. VI. См. также: Русская старина. 1870. Т. 1. С. 44).

Он может быть только правосудным – эта мысль часто посещала Александра I. Столько раз в летние дни ему приходилось произносить эту фразу, столько жалоб возникало в ходе управления империей, столько обиженных и униженных возникало перед его глазами, а он чаще всего не имел опыта решить сложные вопросы. Приходилось писать письма в соответствующие учреждения империи.

А на Негласном комитете разгорелись страстные споры о внешней политике. Графа Панина не приглашали, хотя тот, почувствовав, что во Франции дела затягиваются, Колычева, посла в Париже, отозвал и назначил известного дипломата графа Аркадия Ивановича Моркова. Однако и его появление в Париже ничуть не сдвинуло дела с мертвой точки.

Александр I слушал, как князь Адам Чарторижский, узнав о назначении графа Моркова в Париж, ядовито усмехнувшись, обратился к императору:

– Ваше величество! Вы, конечно, знаете, что граф Панин отозвал посла Колычева и назначил в Париж графа Моркова. Как великий князь, вы уже сталкивались с Морковым во время обручения вашей сестры со шведским королем и знаете, что именно он провалил это обручение и сделал его скандальным, а теперь, по воле графа Панина, граф Морков может сорвать России положительные переговоры с первым консулом Франции. Вы посмотрите на его портрет: лицо, изрытое оспой, постоянно выражает иронию и презрение. Он усвоил себе речь и важные манеры старого версальского двора, прибавив к этому еще большую дозу высокомерия. В его обращении мало вежливости и ни следа учтивости. Морков прекрасно говорит по-французски, но его слова большей частью едки, резки и неприятны. В них никогда не проскальзывает и тени учтивости.

– Вы, князь, точно подметили некоторые черты графа Моркова, по его письмам я предчувствую близкую неудачу в переговорах с первым консулом Франции. Граф Морков в одном из писем из Парижа написал, что первый консул Франции возомнил себя чуть ли не императором, с Бонапартом нельзя разговаривать, будто он первый консул какой-нибудь Лукской республики, а не первый консул Франции. Ты прав, Адам, нам пора избавляться от графа Панина, матушка императрица мне уже не раз говорила об этом. Пора, пора. Возможно, и от графа Моркова, который ничего путного не добился в Париже.