Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

8 сентября 1802 года военным министром был назначен вице-президент Военной коллегии Вязьмитинов, морским министром – адмирал Мордвинов, министром иностранных дел со званием государственного канцлера – граф Александр Воронцов, товарищем министра – тайный советник князь Адам Чарторижский, министром юстиции, генерал-прокурором – тайный советник Державин, министром внутренних дел – граф Кочубей, товарищем министра – тайный советник граф П. Строганов, министром финансов – граф Васильев, товарищем министра – гофмейстер Гурьев, министром коммерции – граф Румянцев, министром народного просвещения – граф Завадовский, государственным казначеем – тайный советник Голубцов.

За этими крупными преобразованиями внимательно следили внутри страны и за рубежом. Профессор Лагарп писал Александру I, что напрасно доверили Министерство просвещения графу Завадовскому, но император тут же успокоил своего бывшего наставника: в Министерстве просвещения действует комитет умных деятелей, без их согласия никаких решений министр не принимает.

Поэт, драматург и крупный государственный деятель Иван Дмитриев в своих записках «Взгляд на мою жизнь», опубликованных племянником М. Дмитриевым, вспоминал: «Новые министерства находились под влиянием двух партий, из коих в одной господствовали служивцы века Екатерины, опытные, осторожные, привыкшие к старому ходу, нарушение коего казалось им восстанием против святыни. Другая, которою главою был граф Кочубей, состояла из молодых людей образованного ума, получивших слегка понятие о теориях новейших публицистов и напитанных духом преобразований и улучшений. Такое соединение двух возрастов могло бы послужить в пользу правительства. Деятельная предприимчивость молодости, соединенная с образованием нашего времени, изобретала бы способы к усовершенствованию и оживляла бы опытную старость, а сия, на обмен, умеряла бы лишнюю пылкость ея и избирала бы из предлагаемых средств надежнейшие и более сообразные с местными выгодами и положением государства. Но, к сожалению, и самые благородные души не освобождаются от эгоизма, порождающего зависть и честолюбие» (Дмитриев И.

С. 180).

Вскоре обнаружилось, что министры недовольны были некоторыми назначениями. Граф Завадовский протестовал против кандидатуры Державина на пост министра юстиции и писал по этому поводу С. Воронцову: «Вовсе голова министра не по месту: школа Аполлона требует воображения, весы Фемиды держатся здравым рассудком» (Архив Воронцова. Кн. 12. С. 272). И граф Строганов в письме Новосильцеву высказал свои претензии. Да и граф С. Воронцов в письмах Ростопчину и другим близким людям в России скептически отнесся к реформам, считая, что только Сенат и учреждение коллегий, основанных Петром Великим, могут растоптать зло, которое порой возникает на местах.

Очевидец этих событий Ф. Вигель писал: «Родившись в России и никогда дотоле не покидавши, напитанный воздухом самодержавия, Александр I любил свободу, как забаву ума. В этом отношении был он совершенно русский человек: в жилах его вместе с кровью текло властолюбие, умеряемое только леностью и беспечностью» (Вигель Ф.Ф. Записки. Ч. 2. С. 14). Тот же очевидец писал о пагубности вводимых реформ: «Кажется, простой рассудок в самодержавном государстве указывает на необходимость коллегиального управления. Там, где верховная неограниченная власть находится в одних руках, и глас народа, чрез представителей его, не может до нея доходить, власть главных правительственных лиц должна быть умеряема совещательными сословиями, составленными из мужей более или менее опытных. Если суждения их, споры, даже несогласия несколько замедляли ход дел, зато перед государством они одни только обнажают истину, выказывают ему способных людей для каждого места и, таким образом, облегчают ему выборы. Так было до Петра Великого; приказы, думы, суды превратились при нем в коллегии; число их умножилось, переменились названия, но не изменился существовавший порядок. Пред обновленною древностью благоговели все его преемники до Александра. Молодость сего государя, по образу мыслей, данному его воспитанием и по внушениям почти столь же юных советников, пренебрегли опытом веков…» Очевидец задает вопрос, перед кем будут отвечать министры? «Перед государем, который уважает в них свой выбор, которого делают они участником своих ошибок, и, который, не признавшись в оных, не может их удалить? Перед народом, который ничто? Перед потомством, о котором они не думают? Разве только перед своею совестью, когда невзначай есть она в котором-нибудь из них… Может быть, когда-нибудь случится, что рассеянный государь вверится небрежным министрам, которые вверятся небрежным директорам, которые вверятся неблагоразумным и неопытным начальникам делений, а они вверятся умным и деятельным, но не весьма благонамеренным и добросовестным столоначальникам, тогда они последние без общей цели и связи будут одни управлять делами государства. Вот будущность, которая с 8 сентября 1802 года открывалась для России» (Вигель Ф.Ф. Ч. 2).