Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

В эти дни в Лондоне открылась парламентская сессия. Прозвучавшие там речи лидеров страны вызвали бешенство и гнев императора Наполеона: в Лондоне не скрывали своих замыслов бороться с императором Франции. «Он принял брошенный ему вызов. Так как Англия хотела войны на жизнь и смерть, он поклялся уничтожить ее и потрясти весь мир, чтобы раздавить ее под его развалинами. Тогда и он, подобно Англии, принял свое решение, решил еще теснее сблизиться с Россией, разбудить эту громадную империю, открыть честолюбию Александра беспредельную будущность, и показать ему Константинополь как этап на пути в Индию» (Вандаль. Т. 1. С. 241).

Наполеон был растерян и разгневан от неудачи в Испании и уверенности Англии в том, что она способна противостоять Франции на Средиземном море. Господство на Средиземном море – основа его многолетних размышлений.

2 февраля 1808 года император Наполеон продиктовал следующее письмо императору Александру:

«Мой брат, только что приехал генерал Савари. Я провел с ним целые часы, разговаривая о вашем величестве. Все, что он передал мне, очень тронуло меня, и я, не теряя времени, хочу поблагодарить вас за оказанные ему и моему посланнику милости.

Ваше величество прочтете о последних речах в английском парламенте и о его решении вести войну до последней крайности. Вот при каких условиях я пишу непосредственно Коленкуру. Если вашему величеству угодно будет поговорить с ним, он познакомит вас с моими взглядами. Только путем крупных, обширных мероприятий можем мы добиться мира и упрочить нашу систему. Увеличьте и усильте, ваше величество, вашу армию. Всякую помощь и содействие, какие я только буду в состоянии оказать вам, я окажу от чистого сердца. У меня нет ни малейшего чувства зависти к России, а лишь желание ей славы, благоденствия и увеличения ее территории. Позволите ли вы, ваше величество, высказать мнение человеку, который считает своим долгом питать к вам самую нежную и искреннюю преданность? Вашему величеству необходимо отодвинуть шведов от вашей столицы; расширьте ваши границы в ту сторону, насколько вам угодно; я готов всеми моими силами помочь вам в этом.

Армия в 50 000 человек, состоящая из русских, французов и, быть может, даже отчасти и из австрийцев, направленная через Константинополь в Азию, не успеет дойти до Евфрата, как приведет в трепет Англию и заставит ее преклониться пред континентом. Я имею возможность собрать армию в Далмации; вы, ваше величество, на Дунае. Через месяц после того, как мы условимся, они могут быть на берегах Босфора. Слух об этом разнесется по Индии, и Англия будет сломлена. Я не отказываюсь ни от какого предварительного условия, ведущего к достижению этой великой цели. Но следует привести в соответствие и уравновесить взаимные интересы обоих государств. Это может совершиться только при свидании с вашим величеством или после искренних бесед между Румянцевым и Коленкуром и после назначения сюда лица, преданного нашей политической системе. Толстой честный человек, но полон предрассудков и недоверия к Франции; он совсем не на высоте тильзитских событий и нового положения вещей, в которое поставила мир тесная дружба, существующая между вашим величеством и мной…

В этих немногих строках я изливаю вашему величеству всю мою душу. Дело Тильзита установит судьбы мира. Быть может, некоторая доля малодушия, как со стороны вашего величества, так и с моей, заставляла нас предпочитать более обеспеченное настоящее лучшему и более совершенному положению, которое может быть приобретено в будущем; но, так как Англия не хочет мира, признаем, что настало время великих перемен и событий» (Вандаль. С. 245–246).

Выстраивая свои далекоидущие планы, император Наполеон не предвидел одного – борьба с испанским народом, восставшим против французов, не входила в его расчеты. Поход в Португалию и Испанию – это была его самая крупная и самая роковая ошибка.

В первых числах февраля Наполеон приглашает на охоту русского посла Петра Толстого и во время перерыва высказывает ему почти дословно то, что только что написал императору Александру, но главное – он согласен на раздел в угоду императору Александру, но просит оставить ему Силезию в качестве компенсации.

«Он схватил обеими руками свою шляпу, – пишет Толстой, – и бросил ее на землю, а затем обратился ко мне со следующими словами, слишком замечательными, чтобы не передать их слово в слово: «Обратите внимание на мои слова, господин Толстой, к вам теперь обращается уже не император французов, а дивизионный генерал ведет разговор с другим дивизионным генералом. Пусть буду я последним из людей, если я не исполню добросовестно обязательства, подписанного в Тильзите, и если я не выведу войска из Пруссии и герцогства Варшавского в то время, когда вы будете уводить ваши войска из Молдавии и Валахии. Как вы можете сомневаться в этом? Я не сумасшедший и не ребенок, чтобы не знать, о чем я заключаю договор, а то, что я обязываюсь сделать, я исполняю всегда» (Толстой – Румянцеву, 6 февраля 1808 года. Архивы Петербурга).