Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

18 мая 1942 г. Н. М. Субботина послала сразу два запроса в Народный комиссариат социального обеспечения (НКСО), и в обоих она упоминала свою пропавшую семью, прося о помощи. В письме заместителю наркома НКСО она писала: «Семья осталась в Л[енингра]де, кв[артира] пропала. Нет вести от них уже 5 месяцев…»[1506]. В тот же день и по тому же адресу ею было отправлено еще одно письмо, более подробное: «Мне необходимо получить броню на мою комнату (Л[енингра]д 22 Пет[роградская] Стор[она], Кировский проспект, д. 65, кв. 16) — если дом вообще цел? Я несколько раз телеграфировала, писала в <…>, посылала квартплату, но ответов не имею. Не знаю: жива ли моя семья? Сестра Ольга Мих[айловна] Ласберг с 4 детьми, с к[ото]рыми я постоянно жила вместе. Нет вестей с 22 дек[абря]. Говорят, что частные телеграммы и письма не доставляются в Л[енингра]де. Не сможете ли Вы справиться от Рос НКСО о судьбе моей семьи? Наш районный Сов[ет] Петроградский был на ул. Скороходова. [Отдел Л. Милиции № 17 там же]. Очень тяжело ничего не знать — так долго, тем более, что я уехала из дому так давно [год назад] в санаторию в Сочи и попала сюда…»[1507]

. И приписка в самом конце письма: «Пожалуйста, запросите о моей семье! Мучаюсь за них!»[1508] Нина Михайловна писала не совсем наугад. Перед самой войной в сочинском санатории она познакомилась с заместителем наркома и хотя, по-видимому, не смогла вспомнить имя (в письмах указана только должность), апеллировала к этому личному знакомству. «Мы с Вами встречались в конце июня 41 г. в Сочи, в сан[атории] НКСО?» — спрашивала она. Тем не менее письмо Субботиной было переадресовано заместителю заведующего отдела персональных пенсий, и хоть их ответ и не заставил себя ждать, толку от него было немного: «Отдел персональных пенсий ЦКСО РСФСР сообщает, что оказать содействие об установлении места жительства в настоящее время Вашей семьи ЦКСО не может. По этому вопросу рекомендуем обратиться в Бюро по эвакуации населения г. Бугуруслан»[1509]

[1510].

Когда вести о семье наконец пришли, они были страшными. 26 июня Нина Михайловна благодарила Тихова за подарок — присылку почтовых конвертов, которых никаким образом нельзя было достать в Ташаузе и которые теперь были особенно нужны, чтобы «посылать по делам детей: теперь особенно нужно писать заказные чтобы искать детей сестры Ольги Мих[айловны]». И далее она сообщала о судьбе своей семьи: «Они выехали все еще 10 марта из Л[енингра]да, но только 1/VI пришла телеграмма ст[аршего] племянника из Краснодарского края от 6 мая: папа, мама, сестра умерли, 2 младших [в] больнице, я застрял [в] дороге нет пропуска дальше. Б[елая] Глина, Крестьянская 150. Пропуск на 3-ех молнировал наш исполком 3/VI, а обком дал письмо в горком Б[елой] Глины; облисполком телеграфировал в краевой и[сполко]м в Краснодар (40 слов). Мы телеграфировали племяннику, писали — нет еще ответов, а уже 3 ½ месяца прошло с их выезда из Л[енингра]да! Что с ними случилось? Кошмар, с к[ото]рым никак не может примириться душа… А это судьба многих миллионов людей, — потерявших свою семью»[1511]

.

Судьбу детей долго не удавалось выяснить. 31 июля 1942 г. Субботина писала: «Переживаю моральную пытку ничего не зная о судьбе своего 12-ти л[етнего] мальчика племянника, Игоря Ласберга, снятого с поезда 29 марта в Сталинграде и помещенного в I Сов[етскую] б[ольни]цу. Девочка наша 7 л[ет], Надюша там умерла II/VI, пролежав 2 ½ месяца. Положение мальчика тогда было тяжелое. С тех пор нет ответа на тел[еграммы] и письма. Что с ним? А теперь туда [идут] немцы!..»[1512] Время шло, а вестей снова не было. «О нашем бедном мальчике Игоре нет никаких вестей с 22 VII, когда из Сталинграда I Сов[етской] б[ольни]цы от 30 VII сообщили, что он выписан на эвакопункт — и надо запросить туда. Письмо пришло сюда через месяц и на телеграмму, конечно, ответа не получилось…» — писала она Тихову уже 21 октября 1942 г.[1513]

Через два года, 21 января 1944 г., Нина Михайловна рассказывала о судьбе своей семьи супругам Морозовым: «… В Л[енингра]де сгорел дом с квартирой и погибла вся моя семья: сестра Оля с 3 детьми, мужем и свекровью. Лучше бы и мне с ними!.. Сюда добрался через 4 месяца один мальчик, племянник. Жил у меня, учился в школе, через 1/4 года был мобилизован, несмотря на эпилепсию. Недавно получила от него одно письмо с места службы»[1514]. Нам удалось установить, что Михаил Иванович Ласберг (1890–1942), муж О. М. Ласберг (Субботиной), умер еще в Ленинграде в январе 1942 г. и похоронен на Серафимовском кладбище[1515]. Остальные, по-видимому, умерли уже после того, как их вывезли из города. Сведений о времени и месте их смерти найти не удалось. В послевоенных письмах Субботиной упоминается только один из детей Ольги Михайловны, Алексей Ласберг. Можно предположить, что он был единственным представителем младшего поколения семьи, пережившим войну.