В ответном письме, пришедшем из СНК СССР, Субботиной рекомендовали обратиться в Туркменское отделение социального обеспечения за содействием в получении лечения[1540]
. После этого Нина Михайловна стала беспокоиться о необходимости встать на учет в местном отделении НКСО, боялась, что от этого может зависеть выплата пенсии, и в то же время не хотела, потому что надеялась, что, как она писала, «со временем смогу вернуться домой, в Ленинград, где осталась моя семья, квартира и дело № 238 В ЛЕНГОРСО[1541]»[1542]. Тем не менее она написала, как она выразилась, в «Туркменский наркомат Собес», спрашивая о возможности получения пенсии в Туркменистане, о возможности лечения, но главное, о продуктовых карточках. По приезде в Ташауз Нина Михайловна получила карточки как неработающая иждивенка, что означало даже не полуголодное, а просто голодное существование. После перенесенной сибирской язвы подобное скудное питание могло означать смертный приговор. Так что Субботина считала возможным спросить у своего адресата сначала о формальных вещах, а потом и о более насущных: «Должна ли я выполнить указания Совнаркома СССР и стать временно, пока я в ТССР, на учет к Вам? Дело мое № 238, находится в Ленинграде и выписать его нельзя, а пенсия выдается в Сберкассе в Ташаузе»[1543]. «Если СНК СССР производит ассигновки республиканским наркоматам с[оциального] о[беспечения] для поддержки эвакуированных персон[альных] /пенсионеров союзного значения, то я буду признательна Туркменскому наркомату Собеса за поддержку, согласно указаниям Совнаркома СССР, — писала Субботина и объясняла: — В Москве я состояла на учете в Комиссии содействия ученым при СНК Союза и была прикреплена к закрытому распределителю КСУ, получая также карточки I категории, когда они существовали. Могу ли я получить теперь при В[ашем] содействии продуктовую и промтов[арную] карточки I разряда? Мне выдали как иждивенке — младший разряд»[1544]. И о возможности лечения: «Имеются ли у Вас путевки в Д[ом]/о[тдыха] или санаторий? Здоровье мое сильно пострадало от сибирской язвы — необходимо укрепиться и питаться». На эти вопросы, однако, ответа не последовало, так что по сути ответ был отрицательным. Правда, местное отделение НКСО переслало заявление Нины Михайловны об «оказании ей единовременной помощи и дачи разрешения о выплате единовременного пособия за 13-й м[еся]ц»[1545] в Москву, и центральный НКСО в июле 1942 г. одобрил выплату Субботиной 13-й пенсии за 1942 г.[1546]Чудовищно тяжелые условия, особенно для уже немолодого и, мягко говоря, нездорового человека, не мешали, однако, Нине Михайловне наблюдать за окружающей ее природой и погодой, от «хорошего поведения» которой в общем-то во многом зависело ее выживание. «Живу здесь уже 1/2 года, — писала она Г. А. Тихову 1 марта 1942 г. — Похоже как на Луне. (Особенно сходно с самолета, когда летите над Кара-Кумами). Увижу ли снова березы, травку, цветы: — весь привычный и милый пейзаж нашего Севера? Перенесла здесь 2 болезни — Сибирку и плеврит. Только что встала от 2-го, но еще не выхожу: оч[ень] сильный ветер и был 1-ый весенний день, но везде еще одна бурая глина… Оч[ень] сухо: отн[осительная] влажность за эти 2 недели колеблется от 45 до 21 %; облака быстро расходятся. Снег за всю зиму выпадал 3 раза… По климату — похоже на Марс! Осадков в год 01 мм. На счастье за 25 лет первая такая теплая зима — t° не падала ниже –18°. А я ведь хожу в летнем пальто»[1547]
.Найти какую-либо работу, конечно, не удавалось, и несмотря ни на какие пособия денег не хватало даже на самое элементарное. «Платит ли что-ниб[удь] „Астр[ономический] журнал“? — интересовалась она у Г. А. Тихова, — Мне здесь не удается найти платной работы и я живу на пенсию в 200 руб., — рассказывала она и продолжала: — С точки зрения геофизики — здесь интересно: пустыня ярко реагирует на инсоляцию — сюда бы актинометр[1548]
да кварцевый спектрограф!»[1549] Несмотря на такое тяжелое положение, Нина Михайловна беспокоилась о своих друзьях и коллегах и даже пыталась немного помочь. «М. Н. Неуймина сообщает, что Вы собираетесь в Китаб? Когда и надолго ли? Разве в Алма-Ата плохо в смысле наблюдательных работ и в бытовом? Какие цены на продукты? В Китабе оч[ень] голодно и дорого: картофель 14 р[ублей] кило; морковь <…>[1550], нет керосина; хлеб с перебоями (а в Ташкенте масло и сало 160–180 р[ублей] кг! И рис 70!) — писала она Г. А. Тихову 22 марта 1942 г. — Берите с собой побольше сухих припасов, если у Вас лучше и дешевле! И в таком случае, — моя другая дружеская просьба: не найдете ли возможным захватить за мой счет для Марии Николаевны[1551] каких-ниб[удь] круп или рису, или еще чего-ниб[удь] в подарок от меня? Немного, чтобы не стеснять Вас. Если это возможно, сообщите и я вышлю денег. М[ария] Н[иколаевна] болела весь февраль, а питается очень плохо. Беспокоюсь очень за своего старого доброго друга и [товарища], а от сюда посылок не принимают…»[1552].