Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Н. М. Субботина, конечно, не вписывалась в узкие рамки, которыми бюрократия постаралась ограничить жизнь советских людей. До Великой Отечественной войны и ситуации, сложившейся в Ташаузе, она как будто вообще не замечала их существования. Но это была далеко не первая «непреодолимая» стена в жизни Субботиной и, вероятно, даже не самая высокая из них. У нее в голове уже формировалась другая идея организации своей жизни. «М[ожет] б[ыть] теперь удалось бы устроить что-ниб[удь] как персон[альному] пенсионеру СНК СССР? — советовалась она с Тиховым и тут же рассказывала об уже предпринятых ею в этом направлении действиях: — Запрашивала как-то Москву, но ответа не получила. Или — хлопотать о помещении в Общежитие для старых ученых (если и там не требуется степени?). В 1934 году Академия потому и обратилась в СНК СССР, ходатайствуя о п[ожизненной] пенсии, что это был исключительный случай для поддержки моей работы»[1639].

Одним словом, постоянно занятой ум Субботиной анализировал разные возможные варианты, а помощь Тихова подняла ее было пошатнувшийся дух. «Вот теперь раздобуду себе обувь, — писала она, — а то зима и нет ничего. Дружеский подарок вполне во время… Спасибо!.. А м[ожет] б[ыть] еще и найдется тут мне какая-ниб[удь] платная работа? Но Сибирская язва и малярия учат осторожности», — вынуждена была заметить она[1640]. Зависимость от брата, его места службы и невозможность помочь ему даже в бытовых делах угнетали ее: «О[лег] М[ихайлович] все собирается уехать из этого вредного по климату места, но его не отпускают. Занят он до изнурения, а получает 700 р[ублей] со всякими из них вычетами. Стоит по 2 часа за хлебом — а мне бы дали без очереди, но дойти по такой грязи нельзя. Слабость, ревматизм, плевриты — все из-за погоды, но бодрости духа не теряю»

[1641].

При всем при том Субботина не собиралась бросать работу о климате Ташауза, хоть и боялась, что ее «чертежи для „Климата Ташауза“ пошли на конверты»[1642]. Уже в следующем письме Тихову, датированном 31 января 1944 г., она размышляла о том, как переработать и кому можно послать эту работу. «Теперь буду так писать о Климате Ташауза? (коротко. — О. В.

), — рассуждала она. — Вы знаете, что все 3 экземпляра затерялись в здешних учреждениях. Место ведь очень некультурное. Теперь сведу работу, над которой трудилась 10 м[еся]цев к 3 ½ страницам и пошлю в Москву. Но кому? М[ожет] б[ыть] Папалекси?[1643]»[1644]. «Я геофизиков мало знаю, — писала она, — а метеор[ологические] набл[юдения] вела с 1897 г. для Солнца. Даже одну работку написала для <…>

[1645] на испанском языке (перед поездкой в Бургос)… Она сгорела с другими рукописями в Л[енин]г[раде] в 1942 г. весной в моем столе. (А стол стащили соседи на дрова)»[1646]. Мало было в этом событии радости, помимо изучения, как писала Субботина, человеческой психологии. «В качестве любителя экспериментальной психологии нахожу утешение от всяких покраж у меня в Ташаузе, изучая сдвиги военного времени в психике людей… Но теперь стащили мое последнее полотенце и летнее платье. Как быть? Пока, вспоминая Джером Джерома, утираю руки газетами, а лицо ватой», — подтрунивала она над самой собой и своим бытом. Но все это вместе приводило ее к единственному выводу: «Хозяйственные учреждения Ташауза забронированы восточной волокитой, бездушием и прочими качествами средневекового Востока. Надо скорее переезжать в РСФСР, пока есть силы на дорогу. От Шайна получила милую телеграмму, обещает содействие»[1647]

. Конечно, местная погода очень способствовала подобным мыслям и намерениям. «Разбираете ли мой почерк? — спрашивала она у Тихова. — Руки стынут и не дают писать. Мокрый снег и грязь… Странные отклонения от нормы здешней погоды. По набл[юдениям] за 16 лет климат Сахары сменился ленинградским ноябрьским. Результат ли это усиленной артил[лерийской] бомбежки, нарушившей равновесие нашей атмосферы или влияние солнечной активности? Нет никакой литературы, ни астр[ономической] трубы для набл[юдения] Солнца…»[1648].

Не только Тихов, узнав о бедственном положении Нины Михайловны, попытался ей помочь. Г. А. Шайн написал в Высшую аттестационную комиссию обращение с просьбой о присуждении Субботиной научной степени, так сказать, «за выслугу лет», без защиты диссертации. Это даже польстило Н. М. Субботиной. «А вот моя главная новость от Г[ригория] А[брамовича], — писала она Морозовым 17 марта 1944 г. — Шайн послал заявленье в Высшую аттестационную комиссию через проф[ессора] Михайлова, о присвоении мне ученой степени кандидата астрономии за 45 лет ученой работы. Если Комиссия и откажет по формальным причинам, то все же это явилось для меня моральным признанием, и я от души рада…»[1649].