Жизнь, которую мы создали. Как пятьдесят тысяч лет рукотворных инноваций усовершенствовали и преобразили природу

Уничтожение экосистем не ограничивалось Восточным побережьем. Российско-Американская пушная компания, действовавшая на Северном побережье Тихого океана, специализировалась на морских львах, стеллеровых коровах, каланах и северных морских котиках. Масштабы истребления просто поражают. Несколько лет назад, когда я искала мамонтовые кости на острове Св. Павла в Беринговом проливе, мне случилось натолкнуться на, как я сначала подумала, следы древнего цунами. Накануне ночью был шторм, и он обнажил песчаную стену вдоль берега, так что стали видны страты, накопившиеся за последние столетия. В нескольких метрах от вершины этой стены я заметила торчавшие из песка маленькие кости и начала их выкапывать. Я не сразу поняла, что, собственно, обнаружила, и меня осенило только после того, как я собрала около десятка черепов морских котиков, в каждом из которых была круглая вмятина размером с теннисный мяч. Это оказалось место чудовищной бойни, происшедшей несколько веков назад там, где находилось лежбище северного морского котика.

Такое целенаправленное выбивание отдельных видов имело разные последствия: одни виды, например каланы, все-таки избежали вымирания, а другие, например стеллеровы коровы, исчезли полностью. Стеллеровы коровы были родичами дюгоней и ламантинов, достигали в длину девяти метров, а весили по десять тонн. Они жили в подводных ламинариевых лесах, которых когда-то было много вдоль Северного побережья Тихого океана и Берингова моря. На стеллеровых коров охотились ради мяса и жира, который люди и ели, и сжигали, чтобы согреться во время охоты на более мелких морских млекопитающих. Эти животные вымерли за те 27 лет, что миновали после первых сообщений европейцев о встрече с ними. Эколог Джим Эстес, посвятивший большую часть своей карьеры изучению экосистем гигантских зарослей ламинарии, полагает, что стеллеровы коровы были бы обречены, даже если бы людям не понравилось их мясо. Он убежден, что их участь решилась, когда люди принялись выбивать каланов. Без каланов некому было есть морских ежей, и их популяции резко разрослись. Морские ежи поедали ламинарию и уничтожали ее заросли, которые были необходимы морским коровам для пропитания и защиты. Этим кротким великаншам стало негде прятаться, и у них не осталось шансов выжить. Их история подчеркивает, насколько хрупко равновесие экологического сообщества, в котором выживание каждого отдельного вида зависит от всех остальных. Стоит людям нарушить это равновесие, и страдает вся экосистема.

Когда земли на востоке оскудели, а животные повывелись, колонисты распространились на запад. Несколькими веками раньше по континенту прокатились эпидемии европейских болезней, выкосившие популяции индейцев; в результате хищническое истребление местных диких животных пошло на спад. Когда колонисты вторглись в эти обширные тучные земли, они не видели смысла ограничивать свои аппетиты, особенно с учетом того, что рынки в Европе и в крупных городах вдоль Восточного побережья Соединенных Штатов были готовы платить за шкуры и мясо. Пришельцы переловили в капканы всех бобров, которых смогли отыскать, а когда бобры кончились, переключились на охоту на бизонов. К началу XIX века на западе наладилась система факторий, что побудило индейцев, чье мастерство охотников на бизонов только возросло с появлением лошадей, добывать больше животных и продавать их шкуры. Бизонов истребляли тысячами, иногда ради шкур, иногда – чтобы кормить рабочих, строивших железные дороги, а иногда – всего-навсего ради языков, считавшихся деликатесом.

На западе ни индейцам, ни колонистам было не с руки прекращать эту резню. Индейцев медленно, но верно вытесняли из их земель в резервации, и они боролись за выживание. Колонисты же считали диких животных одним из немногих источников средств к существованию. Однако на востоке назревали перемены. Люди богатели, и у них появлялось время на развлечения, любимым из которых была спортивная охота. Но для спортивной охоты нужна дичь. Поэтому неудивительно, что именно спортивные клубы играли такую важную роль в принятии законов об охране природы.

Среди самых влиятельных был Нью-Йоркский спортивный клуб, основанный в 1844 году для пропаганды доктрины общественного доверия, утвержденной незадолго до этого постановлением Верховного суда. Нью-Йоркский спортивный клуб предлагал законопроекты, регулирующие охоту, ратовал за сезонные ограничения, нанимал осведомителей, чтобы находить нарушителей законов об охране дичи и природы, и судил браконьеров на деньги членов клуба и при их юридической поддержке.