Читаем Жизнь Лавкрафта полностью

   Однако пришло время рассмотреть вопрос о автобиографическом характере рассказа. Первое предложение гласит: "Несчастен тот, кому воспоминания детства приносят лишь страх и печаль". Одна из последних фраз Изгоя - "я навсегда запомню, что я - изгой; чужак в этом столетии и среди тех, кто еще остается людьми" - считается (возможно, не совсем незаслуженно) символом всей жизни Лавкрафта, жизни "эксцентричного затворника", который желал интеллектуально, эстетически и духовно оказаться в рациональной тихой гавани восемнадцатого века. Думаю, мы уже достаточно узнали о Лавкрафте, чтобы понимать, что подобная интерпретация сильно утрирована: при всей своей чуткой и искренней любви и даже до некоторой степени ностальгии по XVIII веку, он очень во многом был и сыном своего времени и являлся "изгоем" лишь в том смысле, в котором большинство писателей и интеллектуалов видят пропасть между собой и простыми обывателями. Детство Лавкрафта никоим образом не было несчастливым, и он часто вспоминал его как на идилличное, беспечное, полное милых интеллектуальных развлечений и близком дружбы, по крайней мере, с небольшой компанией сверстников.

   Так является ли "Изгой" символом представлений Лавкрафта - образом того, кто всегда считал себя уродливым и чья мать говорила, по крайней мере, одному человеку об "ужасном" лице своего сына? Я нахожу эту трактовку довольно примитивной и сводящей смысл истории к слезливой жалости автора к себе. Возможно, эта точка зрения выглядела бы более правдоподобной, если бы можно было установить точную дату сочинения "Изгоя" - особенно, если бы она примерно совпала со временем смерти Сюзи 24 мая 1921 г. Но Лавкрафт ни разу не упоминает этот рассказ ни в одном из известных мне писем 1921-22 гг., ни разу не приводит точную дату его написания в тех сравнительно редких случаях, когда он говорит о нем, а в различных списках произведений "Изгой" обычно оказывается втиснутым между "Лунным болотом" (март) и "Другими богами" (14 августа). Я полагаю, что не стоит вчитывать в "Изгоя" слишком много автобиографического подтекста: большое число очевидных литературных заимствований делает его скорее похожим на эксперимент по стилизации, нежели на некое глубоко прочувствованное выражение психологических переживаний.


   Нелегко охарактеризовать не-дансенианские произведения того периода. Лавкрафт по-прежнему экспериментировал с интонациями, стилями, настроениями и темами в попытке отыскать то, что даст максимальный эффект. И снова, несмотря на открыто декларируемое Лавкрафтом (в эссе "В защиту Дагона") презрение к "человекоцентричной" прозе, следует отметить относительно малое число "космических" работ. Подлинно космическим можно считать разве что стихотворение в прозе "Ньярлатхотеп". Тем не менее, отсюда берут свое начало темы, которые буду развиты в более поздних работах: расовое смешение ("Артур Джермин"); чужие цивилизации, тайно обитающие в укромных уголках Земли ("Храм", "Безымянный город"); ужас, скрытый в старой Новой Англии ("Картина в доме"); превышение пределов восприятия ("Извне").

   Возможно, важнее всего то, что многие из этих историй были навеяны снами. Письма Лавкрафта от 1921 г. полны рассказов о невероятно причудливых сновидениях, некоторые из которых годы спустя послужили материалом для рассказов. Было бы поспешным и непрофессиональным психоанализом утверждать, что подсознание Лавкрафта было взбудоражено тревогами о здоровье Сюзи; в действительности, казалось, что состояние Сюзи до некоторой степени стабилизировалось, и, пока до ее смерти не осталось всего несколько дней, ничто не предвещало скорого ухудшения. Достаточно сказать, что более дюжины историй, написанных Лавкрафтом в 1921 г. (больше, чем он написал в какой-либо еще год своей жизни), указывают на решительный сдвиг в его творческом диапазоне. Лавкрафт по-прежнему не подозревает об этом - но он неожиданно обрел дело всей своей жизни.

13. Высочайший момент моей жизни (1921-1922)

Сара Сюзан Филлипс Лавкрафт скончалась 24 мая 1921 г. в больнице Батлера, где была заперта с 13 марта 1919 года. Однако ее смерть была результатом не нервного расстройства, но, скорее, операции на желчном пузыре, от которой она не сумела оправиться. Рассказ Уинфилда Таунли Скотта, который имел доступ к медицинским записям Сюзи (ныне уничтоженным), весьма лаконичен: "Она перенесла операцию на желчном пузыре, которая, как полагали, прошла успешно. Пять дней спустя ее сиделка отмечает, что пациентка выражает желание умереть, поскольку "я буду только страдать". Она умерла на следующий день..." В свидетельстве о смерти ее причиной записан "cholecystitis cholangitis" или воспаление желчного пузыря и желчных протоков.

   Реакция Лавкрафта была вполне ожидаема:


Перейти на страницу:

Все книги серии Шедевры фантастики (продолжатели)

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее