Жизнь Лавкрафта

   В эти последние дни я сразу отвечаю на письма - мне не хватает воли и энергии делать что-то более трудное. Смерть моей матери 24 мая стала сильнейшей нервной встряской, и у меня совершенно нет сил на сосредоточенность и непрерывные усилия. Разумеется, я безупречно бесстрастен; и не рыдаю (или как-то иначе предаюсь показным погребальным обычаям простонародья) - но психологическое воздействие от столь колоссального и неожиданного несчастья, тем не менее, немалый, я не могу долго спать или трудиться с каким-то воодушевлением или результатом.

   Ниже в том же письме, написанном через девять дней после случившегося, Лавкрафт добавляет тревожное:

   Два года она желала едва ли меньшего [чем смерть] - как я сам желаю забвения. Подобно мне, она была агностиком без веры в бессмертие... Что до меня, я не думаю, что буду ждать естественной смерти; так как больше нет ни единой причины, зачем я должен жить. При жизни матери я сознавал, что моя добровольная эвтаназия причинит ей душевную боль, но теперь у меня есть возможность урегулировать срок своего бытия с полной уверенностью, что мой уход вызовет лишь мимолетную досаду...

   Очевидно, его тетушка не слишком много значила в этом уравнении. Но это состояние прошло, и уже через три дня он убеждал Фрэнка Лонга: "Единственная истинная безмятежность - подлинная эпикурейская атараксия, - происходит от принятия беспристрастной, внешней точки зрения, благодаря которой мы стоим над событиями как наблюдатели и глядим на себя без особой заботы; триумф разума над чувствами".

   Что, в конечном счете, мы можем вынести из отношений Лавкрафта с его матерью? После ее смерти он пишет: "Моя мать, по всей вероятности, была единственным человеком, который полностью меня понимал - за исключением, возможно, Альфреда Гальпина". У нас слишком мало данных, чтобы судить, правда ли это; но весьма интересно, что таково было мнение Лавкрафта. Биографы Лавкрафта не слишком хорошо обходятся с Сюзи Лавкрафт - ее недостатки легко перечислить: она была крайней собственницей, явным невротиком, не сумела (как, впрочем, сам Лавкрафт и остальная семья) предвидеть необходимость дать сыну какое-то профессиональное образование и несет ответственность за психологические травмы Лавкрафта - как минимум, за то, что он считал себя физически непривлекательным (и, возможно, за другие проблемы, которые сейчас уже не определить).

   Но не следует выносить Сюзи безапелляционный обвинительный вердикт. Как справедливо отмечает Кеннет У. Фейг-мл.: "Острейшей эстетической чувствительностью и выдержанными художественными взглядами Лавкрафт, несомненно, отчасти обязан раннему влиянию своей матери... Чудесный дом N454 на Энджелл-стрит, который Сюзи и ее маленький сын в 1890-х годах делили с ее родителями и сестрами, не мог не быть действительно дивным". Может показаться, что она чрезмерно потакала Лавкрафту в его детских прихотях ("Тысяча и одна ночь", химия, астрономия), но это позволило Лавкрафту в полной мере развить свои интеллектуальные и эстетические способности и таким образом заложило фундамент для его будущего творчества.

   Самый спорный вопрос: знал ли и признавал Лавкрафт (хотя бы в глубине души), что мать повлияла на него одновременно положительно и неблагоприятно. Во письмах - до и после ее смерти - он отзывается о ней лишь с похвалой и уважением. Во многих письмах 1930-х гг., вспоминая свои юные годы, мы находим подобные завяления: "Где-то в 1920-21 [г.] мое здоровье сильно и быстро улучшилось, хотя без какой-то определенной причины"; что вроде бы дает не самый тонкий намек на то, что смерть Сюзи в действительности могла принести ему определенную свободу. Но действительно ли Лавкрафт этого совершенно не сознавал? Я уже приводил замечание Сони, что Лавкрафт однажды назвал влияние Сюзи "опустошающим". Другое очень любопытное свидетельство исходит не из письма или статьи и не из воспоминаний знакомых, но из рассказа.

   "Тварь на пороге" (1933) рассказывает историю Эдварда Дерби, единственного ребенка в семье, который "был слаб физически, чем пугал своих заботливых родителей, вынуждая их вечно держать сына при себе. Ему не дозволялось выходить из дому без няньки, - и редко ему выпадала возможность поиграть без присмотра вместе с другими детьми". Вспоминает ли Лавкрафт тот летний отдых в Дадли (Массачусетс) в 1892 г., когда Сюзи просила Эллу Суини наклоняться, когда она гуляет с Говардом, чтобы не выдернуть ему руку из сустава?