Жизнь Ленро Авельца

Я знаю, знаю, – гасил я дрожь в коленях, и онемение в ступнях, и судорогу в левой ноге, – в отличие от твоих прихлебателей, которые глядят тебе в рот и внимают каждому слову, в отличие от них я знаю, что стоит за тобой и что движет тобой, я один понимаю – даже не потому, что ты доверился мне, а потому, что от природы я на удивление сообразителен, – один понимаю, к чему ты ведёшь и чего хочешь добиться, и один вижу, как наяву, что ты сделаешь с ними, когда победишь…

Никто из них, столь уверенно державшихся и наивно считавших, что поймали удачу за хвост, даже близко не представлял, что это за человек – генерал Уэллс и чем обернётся для планеты его победа и его режим.

Он сказал: «Я иду на войну и либо одержу победу, либо умру», – и из уст такого человека, как Уэллс, эти слова значили ровно то, что было сказано. Он долго думал и принял серьёзное решение – и теперь не отступит, а всё вставшее у него на пути смахнёт, разобьёт, прострелит, прогрызёт, пробьёт головой, сметёт, растопчет, умертвит. Его ничто не остановит: он либо погибнет, либо победит. Если бы у меня спросили, стоит ли ставить на Уэллса или на Мирхоффа – даже не на Мирхоффа, а на любого, пусть самого сильного и волевого политика, преподобного Джонса, да упокоит радиация атомы его, – я бы не колебался. Все свои сбережения, всю свою жизнь, прошлую и будущую, я бы поставил на него – в этом смысле все его приспешники, самодовольные лица которых я только что наблюдал, сделали верную ставку.

Но они, как свойственно людям больших амбиций, но средних способностей, смотрели не дальше собственного носа; хотя я допускаю, что некоторые примкнули к Уэллсу из идейных соображений. Лидия Гиббс, например, – опытный военный администратор, боевой командир. Конечно, её разозлила участь агентов, брошенных в Исламском Государстве. То же самое скажу о Максе Тинкере, хоть и не припомню, чтобы он угрожал уйти, и на сделки он соглашался. Но вот Паскаль Докери – ловкач, рассчитывавший с помощью переворота Уэллса сорвать куш, – явно не понимал, на что подписывается. Думал, наверное, что играет в команде Уэллса, – но, я уверен, не был даже близок к пониманию, что у Уэллса вообще никогда не было и не могло быть команды.

Я был с ним достаточно давно, я знаю, что говорю.

Уэллс мог быть вашим другом или врагом, даже близким другом, почти членом семьи – каким он был для меня. Важно другое – он делил мир на своих и чужих, даже когда не показывал этого, даже когда был вынужден играть в команде «чужих» (что делал, по его признанию, всю сознательную жизнь). И вот теперь он решился: сбросить «чужих» и собрать «своих» для последней битвы со злом.

Так вот, ни Паскалю Докери, ни Люцию Грейму, ни даже Максу Тинкеру не было места в команде «своих» Уэллса. Он бы использовал их – и выбросил на свалку.

Из всех этих авантюристов, пожалуй, только Лидия Гиббс отдалённо понимала Уэллса. Остальные, пойдя на союз с Уэллсом, подписали себе смертный приговор. Понимали ли они, что главной целью Уэллса в этой военной кампании было очистить Организацию от таких, как они?.. И если ответ – да, если понимали и именно потому шли за Уэллсом, то всё становилось в сто раз сложнее и в тысячу раз хуже.

Потому что это означало, что ход мыслей Уэллса находит отклик в их сердцах. Это значило, что внутри самой Организации уже назрела тенденция к революции, к радикальному перевороту, к смене строя. И эта перспектива была куда более пугающей, чем могучая и страшная, но всё же одинокая фигура Уэллса. Ведь если они осознают, что делают, – лихорадило меня, – то Уэллс лишь проводник, и если у него не выйдет, за ним придут другие, и всё, против чего я боролся в России и на Ближнем Востоке, в Пакистане и в Америке, даже то, против чего Мирхофф послал ракеты в Шанхай, – восторжествует в Ньюарке, призванном быть надёжной защитой, призванном уберегать человечество не от катастроф или эпидемий, но от него самого.

Так подожди, Ленро Авельц, – вдруг услышал я, и это был не голос Уэллса, это был мой собственный голос, – но разве не этого хочет Уэллс – спасти человечество, взять его под руки, отвернуть от обрыва и указать правильный путь в потёмках, когда оно само, слепое и немощное, не может его углядеть?.. И разве не этого зова ты ждал всю жизнь, разве не о нём мечтал с ранней юности, когда впервые обсуждал с отцом мироустройство, когда впервые с Энсоном за партами в Аббертоне спорил, как всё преобразить?..

Всю свою жизнь, все свои тридцать семь лет ты шёл между Сциллой и Харибдой, между уставом Организации и общественным мнением, между мнением Мирхоффа и причудами Торре, между неграмотными избирателями и деньгами эгоистичных корпораций. И вот тебе шанс: перестать терять драгоценные дни – жизнь коротка, но пока мы живы, всё возможно.