Жизнь Ленро Авельца

– А я, – прокашлялся Энсон, – не понимаю, в чём твоя проблема. Делай что хочешь. Уэллс – чудовище, но я не думаю, что ты когда-то заблуждался на его счёт. Да, чудовище, но далеко не худшее, правда? Лучше, наверное, всех ныне живущих правителей. Уж точно лучше и Джонса, и Мирхоффа, как думаешь? – Он пожал плечами. – Да, он не совершенен, но кто из нас таков? Разве что ты. – Он затянулся. – Уэллс склонен к жестокости… он скорее начнёт войну, чем будет вести переговоры. Да, будет террор – но масштабы его могут оказаться сравнительно небольшими. Ему нужна не власть, а приемлемый порядок – цель, мягко скажем, благородная. Он не романтик, а прагматик, и делает это не ради себя, а ради детей, помнишь, Ленро? Ради твоих будущих детей, ради детей Ады, ради детей Евы… Это заслуживает уважения, как считаешь?

Да, некоторое время будет непросто, и о свободе слова придётся забыть, но так ли она важна? Погибнут, может, человек сто – сто пятьдесят, а может, тысяча, сто тысяч… Да если миллион – вспомни, дружок, что при демократическом и гласном правлении избранных народом представителей в Шанхае погибло два миллиона. Каждый десятый, как в римской децимации, ага? И Уэллс тут совсем ни при чём. Наоборот, он выступал против. Так не лучше ли, если править будет тиран, который по крайней мере не допустит такого?.. А террор, и жертвы, и всё прочее… так ли тебя заботят? Ты-то будешь его приближённым, церемониймейстером нового двора! женишься на любимой дочери, принцессе, наследнице планеты, а?.. Воистину блестящая карьера, ты прав, я мог о такой только мечтать! И ведь она ждёт тебя, Ленро, эта прекрасная жизнь, в которой ты сможешь принести человечеству столько добра. Даже если Уэллс перегнёт палку и выйдет за рамки, а Организацию превратит в авторитарного монстра – это ведь не на веки вечные. Уэллс не навсегда. Да, погибнут двадцать или двести тысяч, опять начнутся войны, но будущее стоит жертв, так устроен мир. Кровь на руках Уэллса – и только на его. Если ты будешь мудр, пройдёт лет десять, двадцать – и он уйдёт отдыхать, а его место займёшь ты, и вот тогда-то ты покажешь, на что способен! Земля наконец-то будет спасена, ведь Ленро Авельц не ошибается, Ленро Авельц мудр, Ленро Авельц укажет путь к утопии. Как тебе план? Всё образуется, а пока стисни зубы и вперёд!

Его сигарета наконец дотлела, и Энсон выкинул её в раковину.

– А вот если ты не согласен, – вдруг понизил он голос, – если тебя что-то не устраивает, что-то тебе не нравится, с чем-то в моих рассуждениях ты не согласен… То, Ленро, я не понимаю, почему ты сидишь и ноешь, как обиженный второкурсник. Возьми себя в руки! Убери ладони от лица. Посмотри в зеркало – какой жалкий вид! Встань и сделай то, что считаешь правильным. Ты и сам знаешь, чего хочешь, так почему мертвец должен тебе подсказывать? Иди и расстрой план Уэллса: не пусти его в Ньюарк, не дай ему получить власть, обмани его, предай, но спаси мир. Та будущая кровь будет на твоих руках, если ты промолчишь сейчас, и ты это отлично знаешь, вот и хнычешь, как побитый щенок. Не надо уподобляться мне, Ленро. Не надо брать пример с худших моих качеств… – Глаза Энсона блеснули. – Подражай моим лучшим проявлениям. Ты прав, я всегда знал, что хорошо, а что плохо. Но ты и сам это знаешь.

– Но… Как?.. – спросил я.

– Как, папочка, как!.. – передразнил меня Энсон. – Придумай как! Тоже мне гений!

В тот момент, когда галлюцинация, назвавшаяся Энсоном Картом, начала вдруг издеваться надо мной, я услышал стук в дверь. Я немедленно вскочил, в панике рванул в душ – обжёгся кипятком и замочил рубашку, но успел выключить воду и застыл возле двери, ожидая повторного стука, но его не последовало…

Я посмотрел туда, где только что стоял Энсон. Его не было, и с тех пор мертвецы мне больше не являлись, из чего – надеюсь – я могу сделать вывод, что в психиатрическую лечебницу мне пока рановато.

24. Пусть дети разберутся сами

Всё, что мы делаем в нашей жизни, мы делаем ради наших детей. Так считал генерал Уэллс, но я с ним не согласен.

Оказалось, я пробыл в ванной всего тринадцать минут – странно, потому что для меня-то прошла вечность. Спустя пятнадцать минут я вышел в коридор – там было пусто, и я надеялся, что пугающий стук в дверь мне просто почудился. Я вернулся в конференц-зал, сел на своё место и извинился перед генералом за длительное отсутствие. Он отмахнулся, всё нормально, – они обсуждали, с кем из членов Совбеза могут возникнуть проблемы, и я даже вставил что-то насчёт представителей Аргентины.

Никто из них не подозревал, что за этим столом, в самом их змеином логове, подле человека, уже мнившего себя вождём народов, сидела крыса. Мангуст, если точнее, потому что на змей охотятся мангусты – так уж заведено природой, и человеку здесь ничего не изменить. Против шипящих ядовитых змей, раздувающих капюшоны и пожирающих лягушек и мышей, на бой выходят отважные мангусты.

Я будто сделал коррекцию зрения. Мой пропавший друг, мой Энсон Карт, что бы я делал без твоих банальных сентенций, старых как мир моралите!