Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

В горенке всегда холодно. Нина, укутав ноги одеялом, забралась на кровать. Виктор подвинул табуретку поближе. Разговаривали вполголоса. За стеной Мотря укладывала ребятишек спать, монотонно выводила; «Спи, спи, спи, усни-и-и-и… крепко глазыньки за-жми-и-и-и… а-а-а-а».

Виктор осмотрелся, будто только что увидел ее горенку. Нина проследила за его взглядом. Да, ничего не скажешь — убогая обстановочка: железная узенькая кровать, шаткий столик, две табуретки. Единственное украшение — над кроватью вырезанный из хрестоматии и наклеенный на картон портрет Лермонтова.

— Разве нельзя найти потеплее комнату?

— Можно. Но отдельную не найдешь. Знаешь, иногда так хочется одной побыть. Ну, с собой. — Она не сказала, что у нее нет возможности платить дороже за комнату.

— Тебя, наверное, тоска здесь забирает?

— Иногда. Днем нет времени, а вечером…

— Дай-ка я тебе ноги потеплее укутаю, — сказал Виктор.

Она не удержалась — провела рукой по его волосам.

Время летело.

Трещали от мороза углы избы.

Уже за полночь, а они еще не успели о себе всего рассказать…

Отца Виктора расстреляли белогвардейцы в гражданскую. Мать умерла от тифа. Жили вдвоем с бабушкой, как она говорила, в избушке-завалюшке. Туго приходилось, перебивались за счет квартирантов-нахлебников. Окончил девятилетку, хотел пойти в вуз, но бабушка совсем состарилась — надо было ее кормить. Пошел работать в депо, там отец когда-то работал. Бабушка померла, избушка, вот что удивительно, будто того и ждала — сразу же развалилась. Теперь сам живет на квартире. Какая там квартира — угол снимает. На будущий год пойдет в индустриальный, в окружкоме обещали дать путевку. Техника теперь решает все.

— Знаешь, нас тоже бабушка воспитывала, — сказала Нина. — Твоя была строгая? Наша строгая.

— Мухи не обидит. Но больше меня воспитывал квартирант один. Замечательный человек! Все знал. Самому жрать нечего, а книг — два ящика. Он доказывал, что человек начинается с языка. Положим, я с ним не согласен. Помещики или там разные буржуи выражались культурно, а из рабочего класса и крестьян вместе с потом кровь выжимали. Этот студент, между прочим, научил меня не просто читать, а вникать в смысл книги. А еще научил правильно говорить, а то я такое выворачивал…

Бабушка всегда твердила сестрам: плохо, когда человек первому встречному все о себе выбалтывает. Виктор не первый встречный. И потом нехорошо не ответить на доверие доверием. Нина рассказала Виктору о Кате, о распрях с отчимом, о дружбе тоже с замечательным человеком — Петренко.

— Он старый? — Виктор на нее не смотрел.

— Нет, что ты! — и поспешно добавила: — У него жена Анфиса. Очень красивая.

За стеной Мотря пела: «Спи, спи, спи, усни-и-и-и… крепко глазыньки зажми-и-и-и… а-а-а-а».

— А-а-а, — голос Виктора прозвучал веселее. — А ты?

— Что?

— Ты кого нибудь любила?

— Нет. Никого. — Ей хотелось спросить: «А ты?» Но удержалась. Пусть сам.

Он сказал:

— Я тоже, — и внезапно покраснел. Его лицо выразило смятение, потом стало сумрачным.

Еще не зная, что он скажет, Нина со страхом ждала его признания. В том, что это будет признание и неприятное для нее, она не сомневалась.

— Мне нравилась одна… я даже думал, что люблю…

Ему явно трудно говорить. Но Нина не желала ему помогать. Пусть сам.

— Хотел на ней жениться… — Виктор опустил голову, сцепив пальцы рук в замок.

— Почему не женился? — Нина не узнала собственного голоса — такой отвратительно-противный. Будто ей все равно.

— Она не захотела развестись. Она замужем… Муж у нее — человек что надо, а она… Торричеллиева пустота… Я потом это понял. А когда увидел тебя и понял, что ту я совсем не любил, что любовь — это другое… Почему ты не смотришь на меня? Не думай обо мне плохое. У меня ничего с ней… Совсем ничего… Я всего раз ее поцеловал… Дай мне твои руки. Какие холодные… Я все время думаю о тебе, все время…

Убаюкав детишек, легонько всхлипывала Мотря. Высвистывал на печи дед.

Сонная утлая деревенька, как заблудившийся кораблик в океан-тайге.

Только двое не спят. Смотрят друг другу в глаза. Молчат.

Замигала лампа, по стеклу поползла копоть. Пойти заправить лампу — еще перебудишь всех. Пора ложиться. Хорошо, что Никитична устроила из тулупа постель в углу горенки. Два часа. Виктору необходимо выспаться, иначе завтра не хватит сил добраться до города. Обидно тратить время на сон. Но что поделаешь, ведь ей-то никуда не идти.

Поспорили из-за подушки. Пусть она спит на подушке, он привык по-походному. Они чинно пожелали друг другу спокойной ночи. Виктор улегся на полу, завернувшись в тулуп. Прижимаясь щекой к холодной подушке, Нина вглядывалась в темноту.

— Нина, — он окликнул ее очень тихо.

Она не отозвалась. «Если еще позовет…»

Он молчал. И хоть из угла не доносилось ни шороха, Нина знала, что он не спит. «Он завтра уедет», — подумала Нина с непонятной острой жалостью к нему и себе. Она торопливо, боясь раздумать, натянула халат и, схватив подушку, на цыпочках пробежала по обжигающе холодному полу.