Читаем Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва полностью

— Зачем они приезжали? — известие огорчило Нину. — Сюда они заходили? Меня спрашивали?

— А как же! Кто приедет — завсегда попервости к нам. Спрашивать-то спрашивали. Мамаша им обсказала: занедужила, мол, наша учительница. Спит.

Нина живо представила, как Степанчиков насмешливо проговорил: «Посылают девчонок».

— А что сказал Степанчиков?

— Несамостоятельный он, — Мотря замялась, — ну говорит… пусть поспит… Дескать, без нее собрание проведем.

— Проводили собрание?! — Нина села в кровати.

— Накройтесь. Простынете. За ночь-то выстыла горница. Скоро затопим. — Помолчала и со вздохом проговорила: — Вроде беда, Нина Николавна. На собрании энтот Степанчиков Василия Медведева в лишенцы обозначил. Не знаете Медведева? Так вы ишшо попервости чай у них пили.

«И про чай знают».

— Мотря, он что, кулак?

— Какой там! Справный мужик. Да как им не жить-то! Сами рассудите. Их четверо. И все работники. Пелагея, баба Василия, как начнет жать, так за ней не угонисся. Сам не пьет. Не то что наш Игнатий. Работников сроду не держивал.

— Тогда за что его в лишенцы?

— Вот и говорю: за что?

— Ужасно обидно, из-за этого горла я собрание прозевала.

— Думаете, они вас послушали бы! У нас, говорит, на то свыше полномочия есть. Надо, грит, разобраться, Прохоров, — это моему-то мужику, — какой ты ни на есть середняк. Ну, тут на него поднялись. Все помнят, как на избу комбед ссуду давал. Работников-то у нас двое, а ртов — шесть. — И с грубоватой непосредственностью призналась: — С того и квартирантов держим — все лишняя копеечка.

Мотря повздыхала и ушла управляться по хозяйству.

Вечером на занятия ликбеза не пришли Надька и Пашка Медведевы. Почему? Неужели из-за отца? Не пришли они и на другой вечер. Куда-то исчезла самая примерная ученица Груня Кожина. В газете Нина читала про одного незадачливого ликвидатора неграмотности. Он додумался до того, что стал штрафовать учеников, пропускавших занятия. Как же она радовалась: «Я-то сумела их привлечь». Вот и сумела!

После занятий отправилась к Груне. Вдруг больна?

Изба, в которой живет Груня, обычная: с громоздкой русской печкой, полатями, широкими лавками вдоль стен. За столом, что стоял в переднем углу, сидел знакомый мужичок. Где же Нина его видела? Мужичок поднял голову. Карпыч! Вот это здорово! Не встречала его с того дня, как он привез ее в деревню. Сидит Карпыч и с Груниной тетрадки переписывает на бумажку слова. Выходит, у нее, Нины, есть «подпольные» ученики!

— Видела, барышня, Грунька заставляет, — как бы оправдываясь, объяснил Карпыч.

Нина с азартом принялась доказывать, что учиться никогда не поздно. И если он не хочет на ликбез ходить, то она сама через день будет приходить к нему, а в остальные дни пусть Груня помогает. А где же Груня?

— Спасибо, барышня. Мне бы хоть заявление как-никак научиться писать да вывески читать. В город приеду — чисто слепой.

— Где же Груня? — повторила свой вопрос Нина.

— Однако, на дворе, че ли.

— Можно ее позвать?

Карпыч, будто не расслышав ее вопроса, схватил ухват и полез в печку. Неизвестно зачем ему понадобилось вытаскивать чугун. Запахло крепким мясным наваром. Нина следила за его неловкими, суетливыми движениями и ничего не понимала. Почему отмалчивается? Похоже, он и не собирается звать Груню.

— Я пойду, а когда Груня освободится, пусть зайдет ко мне домой.

С полатей раздался ломкий мальчишеский голос:

— Нина Николавна, а Грунька с мамкой в город уехали. Мясо продавать.

— Что же вы скрываете? — удивилась Нина.

— А, чтоб тебя холера взяла! Тянули тебя за язык, — рассвирепел Карпыч и погрозил кулаком невидимому мальчишке на полатях. — Скрывать не скрываем, а ты, Нин Николавна, про мясо никому не сказывай. Я че. Я супротив был. Бабы поднялись. Отберут коровенку. Ялова она. Сам-то поехать не могу, ревматизма донимает. Болит, холера. Ребятишек семеро. Груня-то старшая. Может, и ничего бы, и не забрали коровенку-то? Вошли бы в положение? Василий Медведев разве располагал на такое…

Карпыч говорил, а до, Нины медленно доходил смысл его слов. Ему нечего бояться. Корову они зря зарезали. И с Медведевым разберутся. Говорят, его еще только в списки внесли. Списки будут еще утверждать. Все это Нина высказала Карпычу, страдая от неубедительности собственных слов. Карпыч как будто обрадовался, когда она собралась уходить.

Нине показалось, что и у Медведевых ее встретили настороженно. Василий на черной половине избы чинил хомут, Надька у печки пряла. Жена Василия, видимо, уже легла, было слышно, как в горнице скрипела под ней кровать, когда она грузно ворочалась.

Василий молча выслушал Нину и сказал, что детей он не приневоливает, пусть с них и спрашивает.

Надька, покраснев всем лицом, тихо проронила:

— Сказывали, что откажут нас теперя учить.

— Кто это выдумывает? — возмутилась Нина. — Приходите. Отстанете, потом трудно будет догонять, — сказала и поняла: каких-то других слов от нее ожидали.

— Спасибо, Нина Николавна, — проговорил Василий Медведев, потянул дратву, и она лопнула.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза