Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Виктор пружинно приподнялся. Стоя на коленях, обеими руками обнял Нину, прижался к ней головой. Нина нагнулась, взяла его голову в руки и поцеловала Виктора.

— Ты спи, — сказала она еле слышно.

Было так темно, что она скорее угадала, чем увидела, — Виктор лег ничком. Она подтолкнула ему под голову подушку.

Он поймал ее руку и поцеловал в ладонь.

Пробежала по ледяному полу и нырнула в свою холодную постель. Прислушивалась и все не могла унять озноба. Успокоилась, когда из угла донеслось ровное дыхание.

Утром договаривались о встрече в городе, записывали адреса. Виктор изо всех сил пытался рассмешить Нину, она вымученно улыбалась. Странно: они говорили о каких-то пустяках, когда ей столько еще нужно сказать: объяснить, почему она не в комсомоле, и расспросить его, как он относится к Марусе.

Нина отправилась провожать Виктора за деревню. Хорошо, что мороз спал. Березы стояли будто стеклянные, кажется, дотронься — разлетятся вдребезги. Елки выложили на сугробы заснежённые лапы. На голубом снегу множество следов: птичьи — крестиками, заячьи — петли.

Вот уж и деревни не видно.

Виктор воткнул палки в снег, одной рукой привлек Нину к себе. Поцеловал в губы, в глаза.

— Ты возвращайся, — попросил он, — а то я не могу от тебя первый уйти.

…Перед сумерками Нина вышла за околицу. Голубую лыжню кое-где уже перемело.

Глава двадцать пятая

В газете заметка называлась «Стыдись, Козлоногов!». У Нины было по-другому: «Козлоногов, ты обманул народ и Советскую власть!» Редакция сократила текст заметки раз в пять, он уложился в тридцать газетных строк. Удивительно: заметка от этого нисколько не проиграла. Но самое основное — подпись: «Камышина, ликвидатор неграмотности д. Лаврушино».

На другой день, как привезли газету, деревня узнала о заметке. Бабы поджидали ее с ведрами у проруби.

— Дай тебе бог здоровья, Нин Николавна, что о наших денежках позаботилась.

Но самым первым высказал одобрение Игнатий, младший брат хозяина.

Игнатий умел лишь расписываться, но читал для малограмотного довольно бойко.

Мотря ненавидела деверя.

— Только и знат, что языком чесать, — жаловалась она Нине, — ребятишкам жрать нечего, а у него, как заведется живая копеечка, норовит пропить. А налижется, паразит, кидается с кулаками на Акулину. Забьет он ее, вот помяните мое слово. Известно: пить да гулять — добра не видать.

У Акулины, жены Игнатия, лицо вытянутое, книзу шире. Прежде времени состарившаяся, нечесаная, с впалой грудью, Акулина вызывала у Нины жалость. Она всегда удивлялась, как мог Игнатий, красивый, хоть и рыжий (раньше Нина почему-то считала рыжесть чуть ли не физическим недостатком), статный мужик, жениться на Акулине. Раз Нина спросила об этом Мотрю.

— Опозорил он Акулину, — коротко пояснила Мотря.

— Как опозорил?

— Нешто не знаешь, как парни девок позорят? Ну, обрюхатил. Чо скраснела? Игнатий такой кобель, прости господи, не одну девку испортил. Политик окаянный! — Мотря принялась, не стесняясь в выражениях, честить Игнатия. Отведя душу, продолжала: — Он-то на другую метил. Дочку справного мужика хотел взять. Не отдали тую девку родители за Игнатия, а выдали за богатого. Ну и запил.

Нина даже посочувствовала Игнатию. Разве не достоин человек участия, если у него не задалась любовь? Жалея Акулину, она все же не могла представить, как можно ее любить.

Вскоре после своего приезда в Лаврушино Нина попросила Игнатия (он повез картошку в город на базар) заехать к ним домой, передать маме письмо. Игнатий охотно взялся за поручение, а вернувшись из города, громогласно восторгался:

— Приняли, как попа. Мамаша угощала, как знатного гостя. На бархатный диван спать поклали.

Игнатий повадился ходить в избу старшего брата чуть ли не каждый день. Заявлялся он обычно в те часы, когда Нина сидела за тетрадями: кроме проверки, приходилось самой их линовать. Днем Нина открывала дверь на хозяйскую половину, чтобы шло тепло к ней. Игнатий усаживался на пороге ее горенки, попыхивая цигаркой, и, косясь на Нину горячими пьяными глазами, пускался в рассуждения.

— Читал я в газетке, будто Муссолини в Риме внес, значит, законный проект, будто по которому установлено нести воинскую службу мужикам заместо тридцати девяти лет пятьдесят пять. Так как же, Нин Николавна, принятый энтот законный проект?

Нина, краснея, признавалась, что не помнит, принят ли законопроект Муссолини.

Однажды, когда он начал опять выспрашивать о политических известиях, Нина нашлась:

— Вот последние газеты. Почитайте, пожалуйста.

Он забрал газеты и, ухмыляясь, ушел. У него появилось заделье приходить к ней за газетами. Садился на порог и, дымя цигаркой, следил каждым ее движением. Нагловатая усмешка и горячий косящий взгляд Игнатия пугали Нину.

Конечно же, Игнатий не пропустил случая поговорить о Нининой заметке в газете. Заявился днем, когда она сидела за тетрадями. В рваных штанах, расхристанной рубахе, с всклокоченной бородой, он походил на разбойника с большой дороги. Садиться не стал, прислонился к косяку двери, набычив голову.