Жизнь? Нормальная: Повести и рассказы

Кресла-валуны имеют крупкостеганую поверхность. Опытные посетители отдают себя во власть кресел не размышляя: с помощью своих неравномерно сильных пружин кресло само распорядится телом седока и, перекосив его, закинет в свою глубь, где и задаст фигуре кривое и строго однозначное положение.

По стене — диван, под стать креслам. Он кажется вместительным, как трамвай. Но первое впечатление обманчиво: пышных темно-зеленых выпуклостей здесь такое обилие, что они почти ничего не оставляют для сидения.

В застекленном шкафу, размером с некрупного мамонта, краснокирпичными и синими рядами стоят тома Большой советской энциклопедии прошлого и последнего изданий.

На «классной» доске просматриваются написанные мелом и плохо стертые омега в квадрате и «отдать рубль Сане».

Слева от доски висит фотография пожилого мужчины — не очень красивого, бородка фунтиком.

«Ну чего еще вам? Мне и без вас скучно», — как бы говорит он каждому, кто на него смотрит.

Кстати, Владимир Васильевич уже сидит на своем месте и подписывает бумаги в раскрытой папке, пока белые начальники размещаются в кабинете, как музыканты в оркестровой яме.

— Я обошел все этажи. В трех-четырех комнатах люди, в остальных вакуум. — Владимир Васильевич оторвался от папки. — Мы ежеквартально выполняем план. Каким образом?

Психолог Линчевский сразу схватил дуплет: Владимир Васильевич, казалось, выражал служебное неудовольствие, а на самом деле угощал шуткой тех, кто ее уловит.

— Экономический парадокс, — отозвался он.

— Коридоры распирает от табачного дыма, в них толкутся бездельники…

— Надо, Владимир Васильевич, действовать, как Николай Николаевич, — заметил Линчевский, смекнув, что сейчас более всего подходит беседа на равных.

— Какой еще Николай Николаевич?

В Главке Николаев Николаевичей не было и Влади-миру Васильевичу показалось несколько обидным, что какой-то вневедомственный Николай Николаевич мог вести себя лучше в предлагаемых обстоятельствах.

— Николай Николаевич? Великий князь. В первую мировую главнокомандующий разъезжал на извозчике по Варшавским кафе и палкой выгонял оттуда офицерье. — Линчевский потряс указкой, взятой от доски. — Вот! И я так буду!

— Я у Витте этого не читал, — холодно сказал попавшийся на «покупку» Владимир Васильевич.

— Витте меня не отразил, — менее уверенно пошутил Линчевский.

— У нас — триста. Триста условно работающих. — Владимир Васильевич не глядя достал логарифмическую линейку из стола-стадиона. — Пусть курящих половина. Каждый тратит в день по часу…

— Кладите по два, — бросил смуглый, балканского вида, Нетотов.

— По два — это совершенно бессовестные курильщики, вроде вас с Азизовым. Берем среднего американца. Итак, час множу на сто пятьдесят курящих единиц… делю на восемь…

— Отвечаю без линейки: в сигаретном дыму ежедневно сгорает двадцать конструкторов. Аутодафе какое-то! — притворно изумился Линчевский.

— 19,7. А производительность курящего получается на 13 % меньше.

— Все верно. Но дело-то в том, что никто не заметил большей производительности у некурящих, — с запальчивостью выскочил Нетотов.

— Владимир Васильевич! Но ведь мы не только тянем план, а перевыполняем на одну, две десятых процента, — с веселой иронией подал голос Фаленков, также пытаясь обеспечить себе место среди умных началь-ников.

Нет, не бывать Фаленкову в умных.

Да, действительно, есть эти 100,2 %. Каждый квартал. Они впечатляют. За сими цифрами видится скромность, напряженность плана, борьба на пределе сил. Сия неброская цифирь создает атмосферу достоверности, так как выглядит «липой» на которую не пошел бы ни один директор, не будь она самой правдой.

— Зовите Прасковью Ивановну.

— Сейчас, Владимир Васильевич, — и Ярославна Ми-хайловна, секретарь техсовета, величественно пронесла в дверь башню из черных локонов.

— Ас курцами, Владимир Васильевич, надо что-то делать, надо что-то предпринять, как говорится в современном романсе. Ну, скажем, палить из пятнадцатидюймового морского орудия вдоль коридора. Как откроется первая дверь.

Это Линчевский пытается отвлечь сурового Владимира Васильевича от папки. Соль здесь в калибре орудия — такого не бывает.

— Орудий такого калибра, морских, не бывает, — с удовольствием замечает Владимир Васильевич, распрямляясь на стуле и снимая очки. — Алексей Дмитриевич (движение в сторону фотографии на стенке) в свое время не уставал нам повторять…

Не будем повторять то, что повторял не уставая Алексей Дмитриевич. О нем Владимир Васильевич долго теперь будет рассказывать своим выносливым подчиненным. Кое-что из этого можно прочесть в мемуарной книжке нашего знаменитого математика, баллистика и кораблестроителя, у которого якобы имел счастье когда-то работать молодой специалист Вовка Шкуро. Факт этот академик не может ни подтвердить, ни опровергнуть — он давно уже легендарный покойник.

— …сколько такта, внимательности к нам, желторотым. Именно он сделал из нас инженеров.

В этом повествовании все «якобы». И якобы впечатлавшиеся слушатели умело выдержали здесь паузу.