Читаем Жизнь по-американски полностью

Конгресс может помешать осуществлению такой важной меры, как принятие федерального бюджета, что он и делает из года в год. В каждом бюджете, представленном мной конгрессу, я предлагал сокращение расходов; если бы, например, были проведены сокращения, предложенные мной в 1981 году, совокупный дефицит с 1982 по 1986 год оказался бы на 207 миллиардов долларов меньше. Но мне никогда не удавалось провести бюджет целиком. Вместо этого у нас была серия резолюций, позволяющих правительству оставаться при деле и продолжать тратить деньги без официального бюджета. А тем временем конгресс, цинично пренебрегая истиной, возлагал вину за дефицит на Белый дом. Единовременные резолюции по расходам являлись ценными подарками представителям самых различных интересов и препятствиями на пути к реальному сокращению дефицита.

Когда какая-либо из таких резолюций поступала в конгресс, она обычно была толщиной в фут и длиной в тысячу четыреста страниц (как-то раз я растянул себе связки на руке, подняв одну из таких увесистых резолюций). Я никогда не поверю, что кто-либо из конгрессменов читал все эти тысячу четыреста страниц. Пресса, от чьего всевидящего ока в Вашингтоне не ускользнет ничто, редко вникает в этот процесс. Однако в этих резолюциях часто бывает нечто, обходящееся налогоплательщикам в миллиарды.

Буквально каждый представленный мной проект бюджета конгресс отвергал, выдавая мне вместо него очередную резолюцию. Если бы я наложил на нее вето, правительство было бы не в состоянии платить зарплату служащим или выделять средства на социальное обеспечение. Вся его деятельность тут же застопорилась бы, и ребенка выплеснули бы вместе с водой. Таким образом, я был у них в руках. Мне приходилось подписывать одну резолюцию за другой, и в результате мне так и не удалось добиться значительного сокращения расходов и я не смог убедить конгресс сбалансировать бюджет.

На мой взгляд, мы до тех пор не разрешим проблему дефицита, пока не будут выполнены три условия: нам необходимо больше контроля за расходами в конгрессе: нам необходима поправка к конституции, требующая от конгресса сбалансирования бюджета; необходимо также дать право президентам налагать вето на отдельные статьи законопроекта.

По-моему, первый американец, высказавшийся за поправку к конституции, был основатель Демократической партии Томас Джефферсон. После того как закончилось обсуждение конституции и она была одобрена, подписана и ратифицирована, он указал на вопиющее в ней упущение: там не были предусмотрены меры, не позволяющие федеральному правительству делать займы и входить в долги. Время ничего не изменило, вопиющее упущение так и осталось в конституции.

На протяжении последних пятидесяти девяти лет бюджет был сбалансированным только восемь раз. Пятьдесят один год он был дефицитным, и, как я уже говорил, пятьдесят пять лет из пятидесяти девяти демократы составляли в палате представителей большинство.

Каждый год в период моего президентства я просил конгресс внести поправку в конституцию, обязывающую федеральное правительство иметь сбалансированный бюджет, как это делается в любом налаженном хозяйстве или на предприятии. Но конгресс (и я должен признать, что обе партии проявляли оппозиционные настроения) сопротивлялся такому ограничению своей расточительности. Некоторого существенного прогресса удалось достичь: ограничение расходов согласно закону Грамма — Рудмена — Холлингса помогло умерить аппетиты конгресса. Но никогда не следует переоценивать готовность конгрессменов действовать в обход ими же установленных правил и стремление людей пользоваться для достижения своих целей чужими деньгами.

Я не возлагаю вину целиком на конгресс. Частично эта проблема определяется политическими реальностями. Всем известно, что участие в политической деятельности в США обходится очень дорого; добившись избрания, конгрессмены держатся за свои места, потому они и обращаются за поддержкой к группам, представляющим особые интересы и требующим от кандидатов за деньги, предоставляемые ими на финансирование избирательной кампании, особых услуг. После избрания конгрессмены расплачиваются за такие одолжения — из карманов налогоплательщиков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное