Читаем Жизнь по-американски полностью

Нэнси хотела, чтобы парадные обеды проходили в Белом доме в более непринужденной обстановке, как обычные домашние обеды. Она много трудилась над выбором гостей, приглашая людей из самых различных сфер: ученых, спортсменов, бизнесменов, артистов и других. Обычно эти обеды следовали заведенному порядку: после приема наверху мы вместе с почетными гостями спускались по большой лестнице, затем здоровались с прибывавшими гостями и направлялись в парадную столовую. Если почетного гостя сопровождала жена, я сидел с ней под портретом Линкольна, а на другой стороне столовой Нэнси сидела с ним самим за своим столом; таким образом, гости с той и с другой стороны чувствовали себя в равном положении. Когда подавали десерт, в столовую являлась группа военных музыкантов-скрипачей под названием "Строллинг стрингс", затем я произносил тост, почетный гость отвечал на него, и мы направлялись в Голубую комнату пить кофе, после чего следовал концерт в Восточной комнате. Оттуда все переходили в фойе, где оркестр морских пехотинцев играл танцевальную музыку.

На обеде в честь президента Италии Пертини, когда "Строллинг стрингс" начали прохаживаться между столиками, я заметил, как одна из них, очень хорошенькая молодая женщина, подошла очень близко к Пертини. Поскольку я слышал, что этот учтивый джентльмен до сих пор не мог равнодушно видеть хорошеньких женщин, я поймал взгляд сидевшей рядом с ним Нэнси и улыбнулся ей. Когда после обеда мы поднялись наверх, я спросил у нее, заметил ли Пертини красотку, и объяснил ей, почему я старался привлечь ее внимание.

— Да ты шутишь, — сказала она.

— То есть что ты хочешь сказать? — спросил я.

— К тому времени он успел уже дважды поцеловать ей руку.

На обеде в честь Франсуа Миттерана он вместе с женой, Нэнси и я, поздоровавшись с гостями, направились из Восточной комнаты в парадную столовую. По обычаю, все стояли, пока Нэнси с Франсуа и я с мадам Миттеран не займем свои места на противоположных концах столовой.

Нэнси и Франсуа направлялись к своему столику, но мадам Миттеран не двигалась с места. Я сказал ей шепотом: "Нам нужно пройти к столику на другой стороне". Но она по-прежнему стояла как вкопанная. Она тихо сказала мне что-то по-французски, чего я не понял. Потом сказала еще что-то, но я только покачал головой, так как опять ничего не понял. Тут к нам подбежал переводчик и сказал: "Она говорит, что вы наступили ей на платье".

Помимо того, что Нэнси сделала обстановку парадных обедов более непринужденной, она стала устраивать небольшие обеды наверху для некоторых из наших гостей, в число которых входили принц Чарльз и наследный принц Японии. Обычно на эти обеды в семейной столовой наверху мы приглашали человек тридцать. Здесь порядки были как в обычном доме: сначала коктейль в желтой овальной комнате, затем обед в столовой и иногда несколько музыкальных номеров в конце.

Я должен подчеркнуть, что чаще всего наши обеды были куда более скромными, хотя иногда перед каким-нибудь парадным обедом мы устраивали в семейной столовой "репетицию". Нэнси делала это из желания убедиться в достоинствах меню.

Одной из профессиональных трудностей для президента являются рукопожатия. На некоторых приемах в Белом доме — для конгрессменов и их семей, для прессы и прочих — мне приходилось пожимать до тысячи рук за вечер. Хотите верьте, хотите нет, но после этого рука просто начинала болеть.

Еще одна проблема: я плохо запоминаю имена и лица. Политическому деятелю приходится встречать такое количество людей, что запомнить их всех невозможно, и поэтому я всегда боялся задеть чьи-то чувства. За время избирательной кампании мне случалось иногда бывать в пяти-шести штатах в день и при каждой остановке встречаться с многочисленными группами местных республиканских лидеров. При следующей встрече эти люди, вполне естественно, ожидали, что я их всех запомнил.

Иногда было довольно трудно запомнить имена даже сотрудников Белого дома, которых сотни. Я знакомился с новым сотрудником, слышал один раз его имя и потом, встречая его в Белом доме, испытывал подчас неловкость, будучи не в состоянии вспомнить его имя. В жизни я видел такое количество людей, что, когда передо мной предстает кто-то, я исхожу из того, что, вероятно, с ним уже встречался раньше. Прежде чем как-либо проявить себя, я обычно ищу какие-то опознавательные знаки, которые подсказали бы мне, кто бы это мог быть, и веду себя соответственно, но иногда такой прием приводит к обратным результатам. Однажды, когда я еще работал в Голливуде, в вестибюле отеля "Плаза" в Нью-Йорке ко мне подошел человек и протянул руку со словами: "Вы меня не знаете…' Я слышал эти слова так часто, что сказал: "Ну конечно, знаю, одну минуту, я как раз стараюсь вспомнить…' "Нет, вы меня не знаете, — сказал он. — Я только хотел сказать вам, как мне понравилась ваша программа по телевидению".

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное