Читаем Жизнь по-американски полностью

Мне говорили, что Линдон Джонсон снимал психологическое напряжение от изоляции в Белом доме, гоняя на большой скорости свой "линкольн" неподалеку от своего ранчо в Техасе. Однажды его задержали за превышение скорости. Подошедший полицейский, узнав за рулем президента Соединенных Штатов, произнес: "О, Боже всемогущий!", — на что Линдон ответил: "И не забывайте об этом впредь". Кто-то рассказал мне еще одну историю про Линдона, происшедшую на Южной лужайке у Белого дома. Собираясь уезжать, Линдон направился было не к тому вертолету. Его догнал агент секретной службы: "Господин президент, ваш вертолет там". Линдон повернулся и заметил: "Сынок, эти вертолеты все мои".

Я обычно брал с собой домашнее задание и готовил в Кемп-Дэвиде свое еженедельное обращение к стране. Но у меня всегда находилось там время отдохнуть с книжкой у камина. В хорошую погоду мы купались. Летом часто пользовались вместо столовой внутренним двориком. С нами там всегда было около дюжины сотрудников Белого дома, и по вечерам в пятницу и субботу мы обычно смотрели вместе фильмы, поставив перед собой большие корзины с жареными кукурузными хлопьями.

В каком-то смысле мы представляли собой большую семью. В ее состав входили глава секретной службы, старший пилот нашего вертолета и мои помощники по военным вопросам и связи; Марк Уайнберг из отдела печати; Эдди Серрано, наш главный эконом; доктор Джон Хаттон с женой Барбарой и мой личный помощник Джим Кун с женой Кэрол, обычно привозившие с собой своих двух детей. Сначала мы смотрели новые фильмы, последнюю голливудскую продукцию. Потом я попробовал раз-другой вставить в программу старые фильмы еще моего поколения. Очень скоро все присутствующие, большинство из них люди относительно молодые, пожелали смотреть только фильмы доброго старого времени, так что каждую субботу мы показывали какой-нибудь старый фильм с Кларком Гейблом и Барбарой Станвик, Хэмфри Богартом и Джимми Кэгни, а иногда и с Рейганом и Дэвис.

Каждый месяц в Белый дом приходили тысячи писем, адресованных президенту. Ими занимался штат добровольных помощников, и каждую неделю они отбирали около тридцати писем на просмотр мне лично. Я пытался отвечать на большую их часть в Кемп-Дэвиде.

Письма касались всевозможных тем, среди них были и несерьезные, как свидетельствует мой ответ одному молодому человеку из Южной Каролины:

"Дорогой Энди!

Извини, что задержался с ответом на твое письмо, но, как тебе известно, я был в Китае и нашел твое письмо только по возвращении.

Твое обращение о помощи терпящим бедствие должным образом зарегистрировано, но я должен указать на одну чисто техническую подробность: за помощью должны обращаться власти, объявившие о катастрофе, в данном случае — твоя мама.

Однако, помимо этого, должен также упомянуть и более важную проблему, а именно проблему средств. Текущий год был годом катастроф: 539 ураганов, многочисленные наводнения, лесные пожары, засуха в Техасе и землетрясения. Хочу сказать этим, что средств у нас очень мало.

Могу предложить следующее. Наша администрация, находя, что правительство делает многое, что могло бы быть с большим успехом сделано добровольцами на местном уровне, выступила спонсором программы частных инициатив, призвав народ принять посильное участие в разрешении проблем на местах.

Твоя ситуация идеально подходит под такую категорию. Уверен, что твоя мама была совершенно права, объявив твою комнату бедствием. Поэтому ты с успехом можешь основать еще одну программу добровольческой помощи — наряду с тремя тысячами уже действующих в нашей стране.

Поздравляю тебя.

Привет твоей маме.

Искренне Ваш, Рональд Рейган.

Другое письмо я получил от священника из нью-йоркского пригорода. В нем содержалась просьба о пожертвовании в пользу фонда, учреждаемого сенаторами-республиканцами. Компьютер по какой-то причине выбрал форму обращения к священнику "Дорогой мистер God"[36]:

"Я просил Бога о многом, в особенности с тех пор как занимаю свой теперешний пост, но никогда о взносе в избирательную кампанию, — написал я священнику. — Быть может, я попрошу о помощи, чтобы справиться с жадным компьютером. Надо сказать, что он берет все выше. Об уникальном в своем роде случае нам сообщила женщина, получившая такое письмо на имя своей завоевавшей приз лошади".

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное