Читаем Жизнь по-американски полностью

Однажды вечером — я уже собирался лечь спать — в мою дверь постучали. Было это во время забастовки. Посмотрев в дверной глазок, я увидел двух мужчин с удостоверениями ФБР. Я открыл дверь, и они попросили разрешения войти, чтобы задать несколько вопросов. Я пригласил их в дом, поинтересовавшись между делом, что же такое может быть известно мне, чего не знало бы ФБР. В ответ я услышал следующее: "Любой человек, которого так, как вас, ненавидят коммунисты, может быть нам полезен". Фраза показалась мне любопытной, и я попросил объяснить поподробнее, что она означает.

Мне ответили, что на собрании членов коммунистической партии в Лос-Анджелесе, состоявшемся на днях, выплыло и мое имя (сказанное, без сомнения, означало, что на собрании присутствовали и люди из ФБР). Один из выступавших на этом партийном сборище в сердцах заявил: "Черт побери, собираемся мы заняться этим ублюдком Рейганом или нет?"

Мои визитеры рассказали мне о расследованиях ФБР, доказавших, что коммунисты пытались взять контроль над "живой рабочей силой" в Голливуде, чтобы влиять на содержание его фильмов. Удобным каналом для осуществления этой цели оказались несколько довольно известных голливудских киносценаристов, которые либо состояли в компартии, либо сочувствовали ей. Под конец сотрудники ФБР попросили разрешения время от времени встречаться со мной, чтобы обсуждать развитие событий в Голливуде. Я не возражал.

Вскоре после этого визита я получил приглашение занять одно из вакантных мест в совете директоров Голливудского комитета независимых граждан по искусству, наукам и профессиональному обучению. Эта организация, хорошо известная по начальным буквам слов, входящих в ее название, — КНГИНП, — начала свое существование в годы правления президента Франклина Д. Рузвельта, поддерживала его политику и пользовалась заслуженной известностью и авторитетом, привлекшим в ее ряды немало громких имен в Голливуде.

Подобно другим организациям, членом которых я состоял, этот комитет торжественно обещал бороться с любыми проявлениями фашизма и защищать наши социальные и национальные завоевания. Я чувствовал себя весьма польщенным этим предложением и едва мог дождаться первой встречи с его руководителями.

На совещании присутствовали около шестидесяти членов совета, большую часть которых я не знал. Напротив них за столом расположились совершенно неизвестные мне члены исполнительного комитета. По мере того как собрание стало набирать силу, я почувствовал легкое раздражение тем, как оно ведется. Решался деловой вопрос, как вдруг один из присутствующих заметил: "Ну, едва ли нужно обсуждать эту проблему всем собранием. Исполнительный комитет вполне может взять ее на себя". Второй момент, откровенно не понравившийся мне, был связан с выступлением Джимми Рузвельта, сына президента Рузвельта и моего знакомого. Джимми сказал, что организации, подобные нашей, должны проявлять бдительность и не допускать влияния людей, симпатизирующих коммунистам. Эти слова вызвали в адрес Джимми буквально шквал обвинений, и достаточно резких, со стороны некоторых крупных голливудских сценаристов. Доур Скэри, глава студии "Метро Голду ин Майер", сидел рядом со мной. Я толкнул легонько его локтем в бок и спросил: "А где остальные члены совета? Где руководители студий? Почему их нет?" Доур удивленно взглянул на меня, склонился к моему уху и шепнул: "Загляни после собрания к Оливии де Хэвиленд".

Оливия входила в исполнительный комитет КНГИНП. В тот вечер у нее собралась небольшая, человек в десять, компания людей, имеющих отношение к комитету. Я был поражен, услышав об их подозрениях, что коммунисты пытаются прибрать к рукам их организацию. Разговоры на эту тему продолжались, и, обернувшись к Оливии, я прошептал: "Знаете, Оливия, я был уверен, что вы — одна из "них". Она рассмеялась: "Как забавно. А я думала то же самое о вас".

Вначале я решил было, что в качестве нового члена совета мне лучше побольше молчать и слушать остальных. Однако, имея некоторое представление о тактике коммунистов — благодаря своему общению с ФБР, — я предложил внести в резолюцию для исполнительного комитета несколько пунктов, с которыми коммунисты явно не согласятся. Мы попросили Оливию на следующей неделе представить эту резолюцию на рассмотрение, а там уж посмотрим, что из этого получится.

Итак, мы составили текст, явившийся, по существу, безобидной декларацией принципов, закончив его фразой, в которой совет снова подтвердил свою "веру в свободное предпринимательство и демократическую систему" и отверг "коммунизм как нежелательный для Соединенных Штатов".

На следующей неделе, пока Оливия представляла нас на совещании, мы с нетерпением ждали ее возвращения. Примерно через час зазвонил телефон: это была Оливия. "Они провалили резолюцию", — сказала она.

Вернувшись, Оливия рассказала, что за резолюцию был подан всего один голос.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное