Читаем Жизнь по-американски полностью

Чуть позже меня пригласили в одну из городских организаций. Речь моя, как обычно, была направлена против неофашизма, похоже, занесенного в нашу страну со стороны. Я разносил его в пух и прах. Почти каждую фразу моего выступления собравшиеся встречали аплодисментами. Под конец я сказал следующее: "Я говорил о возрастающей угрозе фашизма в послевоенном мире, но существует еще один "изм" — коммунизм. Если станет ясно, что он несет в себе угрозу всему тому, во что мы верим, чем дорожим, я буду бороться с этим явлением так же беспощадно, как и с фашизмом".

Произнеся эту заключительную фразу, я покинул сцену — к моему изумлению, в мертвой тишине.

Через пару дней я получил письмо. "Долгое время я была обеспокоена, — писала мне одна из присутствовавших на моем выступлении женщин, — подозревая, что в этой организации происходит что-то неладное. Вы, конечно, заметили, каким молчанием были встречены Ваши последние слова, когда Вы заговорили о коммунизме, и поняли, что означает подобная реакция. Мне тогда все стало ясно, и я решила порвать с этой организацией, о чем и хочу сообщить Вам".

Так, благодаря общению со священником и этой корреспонденткой глаза мои раскрылись и я стал замечать события, происходящие в реальной жизни, более того — непосредственно вокруг меня, в той сфере деятельности, где был занят и я, — в кинобизнесе.

В то время киноиндустрия насчитывала сорок три профессиональных союза. Часть из них считались независимыми, но большинство, в том числе Гильдия киноактеров и Международная ассоциация работников сцены (МАРС), входили в состав Американской федерации труда.

За те годы, что мы были на военной службе, появилось и кое-что новое: часть мелких союзов объединилась в единую организацию — Конференцию студийных союзов (КСС).

Ассоциация работников сцены оправилась после кризиса, начавшегося перед войной, когда все бразды правления в этой организации захватили чикагские воротилы, вымогая у администрации студий огромные взятки и одновременно пытаясь создать актерские союзы, которые противостояли бы Гильдии киноактеров. Эти события, правда, произошли задолго до того, как я вошел в мир кино; мне же это стало известно от актеров, которые сами включились в борьбу с чикагской мафией и добились-таки того, что Американская федерация труда исключила вымогателей из своих рядов.

Теперь же возникла другая проблема. Во главе организаций, вошедших в КСС, встал человек по имени Херб Соррел, возглавляющий Союз студийных художников. Он разработал план, как взять под контроль работников студий, объединившихся в союз декораторов — одну из ветвей Ассоциации работников сцены. Декораторов во всей киноиндустрии насчитывалось триста пятьдесят человек, и все же КСС призвала своих членов к забастовке, выдвинув требование, чтобы все студии признали ее в качестве единственного представителя интересов тех организаций, которые являлись ее членами.

МАРС приказала своим работникам не обращать внимания на пикеты, выставленные КСС, и война началась. Понятно, что актеры, не зная, как себя вести в подобных ситуациях, потянулись к руководителям Гильдии киноактеров.

На заседании правления гильдии я предложил созвать встречу, пригласив на нее администрацию студий и лидеров обеих организаций, МАРС и КСС, с тем чтобы попытаться выяснить, что происходит. Поначалу это предложение было воспринято администрацией настороженно, но нам удалось убедить их, что Гильдия киноактеров выступает лишь в качестве посредника и проследит за тем, чтобы на встрече не было никаких неожиданностей.

На этой встрече выяснилось, что забастовка, к которой призывали лидеры КСС, — чистой воды надувательство. Их не волновали ни заработная плата членов организации, ни условия их контрактов со студиями. Главной целью оказалось отобрать у других союзов то, что принадлежало им по праву.

Последнее слово оставалось за актерами: если мы откажемся выходить на работу сквозь отряды пикетчиков, под угрозой окажется вся киноиндустрия. Если же бойкотируем пикеты — студии смогут продолжать работу.

Присутствовавшие на этой встрече актеры сообщили свое мнение правлению гильдии. Забастовка была признана незаконной, порожденной узковедомственными интересами двух объединений, и актерам предложили бойкотировать пикеты.

На следующей неделе правление гильдии собрало всех своих членов на общее собрание, на котором я должен был довести до сведения собравшихся наше решение и предложить актерам продолжить работу.

Я в это время был на побережье, на съемках, куда уехал дня за два до этой встречи, как вдруг меня подозвали к телефону на ближайшей заправочной станции. Звонивший не представился, но предупредил меня, что, если я выступлю с подобной речью, найдутся люди, которые займутся мною. "Причем так, — добавил он, — что сниматься вам уже больше не придется".

Я рассказал о звонке режиссеру фильма, и по окончании съемок, когда я вернулся на студию, меня уже дожидались двое полицейских. Мне вручили пистолет с кобурой, которые я проносил не снимая семь месяцев, а у моего дома поставили охранника.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное