Жизнь Шарлотты Бронте

Я очень страдала до отъезда из Брюсселя. Думаю, сколько бы я ни жила, я не забуду, чего мне стоило расставание с господином Эже. Мне так горько было огорчить его, человека, который был настоящим, добрым и бескорыстным другом. При расставании он дал мне нечто вроде диплома, подтверждающего мои преподавательские способности, с печатью Королевского Атенеума, где он состоит в должности учителя. Я была также удивлена тем, какое сожаление выразили мои бельгийские ученицы, узнав, что я уезжаю. Я и не думала, что это свойственно их флегматичной натуре… Не знаю, чувствуешь ли ты нечто подобное, но бывают моменты, когда мне кажется, что все мои мысли и чувства, кроме нескольких привязанностей и дружеских уз, уже не те, какими они были прежде; что-то внутри меня, мой былой энтузиазм кажется заглохшим и сломленным. У меня меньше иллюзий; то, чего я сейчас желаю, – это предельного напряжения сил, участия в жизни. Хауорт кажется таким заброшенным, тихим уголком, скрытым от всего света. Я больше не считаю себя молодой – в самом деле, мне скоро будет двадцать восемь, и представляется, что мне, как и остальным, следует трудиться и преодолевать суровую действительность. Однако моя обязанность состоит в том, чтобы обуздать такие чувства в настоящий момент, и я все сделаю для этого».

Разумеется, ее отсутствующие брат и сестра получили отпуск, чтобы поприветствовать ее после возвращения домой, а через несколько недель ее отпустили к подруге в Б. Но чувствовала она себя неважно и слабо, так что путешествие в четырнадцать миль, похоже, здорово подорвало ее силы.

В одном из писем к членам семьи, у которой она гостила, написанном вскоре после возвращения в Хауорт, есть такие строки: «Наш бедный маленький котик болел два дня, а потом умер. Какая жалость охватывает при виде безжизненного существа, даже если это животное. Эмили расстроена». Эти несколько слов относятся к тем чертам характера двух сестер, на которых мне хочется остановиться поподробнее. Шарлотта была более чем нежна ко всем бессловесным существам, а они, повинуясь своему общеизвестному чуткому инстинкту, были безоговорочно преданы ей. Глубокое и преувеличенное осознание своих личных недостатков – врожденный пессимизм, из-за которого она не очень верила в человеческую симпатию и, соответственно, медленно на нее отзывалась, – способствовало тому, что она вела себя застенчиво и скованно с мужчинами, женщинами и даже детьми. Мы наблюдали некоторое проявление этого робкого недоверия к своей способности внушать симпатию в благодарном удивлении, которое она испытала, узнав о том, что ее бельгийские ученицы сожалеют о ее отъезде. Но по отношению к животным не только ее поступки были добрыми, но и ее слова и интонация были нежными и ласковыми, и она мгновенно замечала мельчайший недостаток заботы или нежности в других по отношению к любому простейшему существу. Читатели «Шерли», возможно, помнят, что в этом состояло одно из испытаний, которые героиня ставит перед своим возлюбленным.

«Знаешь кого, по словам прорицателей, я должна спросить?.. Маленького ирландского бродягу-босяка, который подходит к моей двери; мышонка, вылезающего из щели в стене; птичку с обмороженными крылышками, которая в мороз стучит клювом в мое окно и просит крошечку хлеба; собаку, которая лижет мою руку, сидя у моих ног… Я знаю кого-то, к кому на колени любит забираться черный кот, у кого на плече он любит мурлыкать. Старый пес всегда выходит из конуры, помахивая хвостом и поскуливая в знак преданности, когда кто-то проходит мимо. [Вместо «кто-то» и «кого-то» читай «Шарлотта Бронте»]. Он тихо гладит кошку и позволяет ей сидеть на коленях, пока он никуда не спешит; а когда он вынужден побеспокоить ее, то вставая он нежно опускает ее на пол и никогда грубо не сгоняет с колен; собаку же он всегда подзывает свистом и гладит».