Беременность у Робин протекала легко, без приступов тошноты по утрам. Лишь по ночам у нее время от времени возникали неприятные ощущения. Но примерно за полтора месяца до родов врач заметила, что у нее сокращается количество околоплодной жидкости. Доктор потребовала, чтобы Робин сократила физическую активность, но это не помогло. Тогда ей был прописан постельный режим.
За две недели до срока количество жидкости все еще было недостаточным, и врач сказала, что роды придется стимулировать.
Когда они начались, проблема все еще существовала. Я слышал, когда один из врачей издал короткий обеспокоенный возглас. Подобные вещи, разумеется, очень нервируют. Я весь напрягся, как струна, но постарался этого не показывать, поскольку Робин это бы ничем не помогло.
Подсос. Щипцы. Один из врачей взмолился:
– Робин, вы должны тужиться. Тужтесь, пожалуйста.
Чувствуя себя совершенно беспомощным, я сделал нечто, чего делать не следовало, – попытался взять инициативу на себя. Приблизив свое лицо к лицу Робин, я крикнул, словно тренер по тяжелой атлетике, пытающийся подбодрить своего воспитанника:
– ДАВАЙ, РОБИН! ТЫ МОЖЕШЬ! ДАВАЙ ЖЕ, ТОЛКАЙ!
Возможно, с мужчинами этот метод себя оправдывает, но моей жене он не понравился. С трудом переводя дыхание, она коротко раскритиковала его, прошептав:
– Заткнись.
Тогда я решил сменить тактику и тихонько забормотал ей в ухо:
– Я люблю тебя, милая. Ты справишься, все будет хорошо. Я здесь, с тобой, все будет в порядке.
В 19:04, 12 февраля 1993 года, наша малышка появилась на свет. Когда врач окончательно извлек ее, я испытал такое облегчение, что даже заплакал. Затем, взглянув на ребенка, я похолодел. Из-за того, что докторам пришлось применять подсос и щипцы, головка дочери была конической формы. Однако врач, который во время родов издал встревоженное восклицание, тут же меня успокоил:
– Ничего страшного. Скоро все придет в норму.
И в самом деле головка ребенка прямо на глазах стала принимать обычную форму. Это было какое-то чудо.
Я очень хорошо помню, что сразу же после появления дочери на свет меня буквально захлестнуло желание защищать и оберегать ее.
– Ну, вот и ты, – сказала она негромко, обращаясь к дочери. – Какая красивая.
Врачи тем временем проделывали обычные манипуляции.
Ребенка обмыли, а затем запеленали. Пока Робин отдыхала после родов, девочку – мы решили назвать ее Тейлор – положили мне на грудь. Никогда раньше я не ощущал такой тесной связи с кем-либо другим.
Мы задержались в больнице на день сверх обычного срока, потому что у Тейлор проявилась небольшая послеродовая желтуха. Домой нас отправили, снабдив всем необходимым – кварцевыми лампами и крохотными очками для защиты глаз ребенка от ультрафиолетового освещения. Мы надели на ребенка очки, включили лампы, и Тейлор преспокойно заснула. Разумеется, когда вы слышите, что у вашего новорожденного ребенка желтуха, это пугает. Но на самом деле это совершенно обычное дело. Вскоре у Тейлор все прошло.
Миновала неделя после родов, но Робин все еще не оправилась окончательно. Поначалу мы думали, что в этом нет ничего удивительного – роды оказались довольно тяжелыми, моя жена пережила сильный стресс. Но когда через десять дней после появления нашей дочери на свет мы с Робин приехали на прием к врачу, выяснилось, что пульс у моей жены замедленный, давление слишком низкое и что вдобавок у нее развилась анемия.
Прямо в кабинете у врача глаза Робин вдруг закатились под лоб, и она упала в обморок. Видеть, как человек теряет сознание, всегда страшно. Но когда это случается с вашей женой, которая совсем недавно прошла через тяжелое испытание, это вдвойне тяжело. Мне показалось, что от ужаса у меня вот-вот остановится сердце. Я успел подхватить Робин на руки. Вызвали «Скорую». Хотя мы находились на территории больничного комплекса в Седарс-Синай, мою жену должны были доставить в отделение реанимации, находившейся в каких-нибудь ста метрах, работники «Скорой помощи». Это был один из примеров ничем не оправданного бюрократизма.