Жизнь волшебника

всё? Откуда ему знать, что вчера я мешок комбикорма украл?» А какая-нибудь хозяйка, проходя

мимо, остановится, упрёт вот так руки в боки и скажет ему: «Ну, уплыло у меня утром тесто,

уплыло, так что же теперь… Чего уставился-то?»

– Где же они смогут увидеть твоего Насмешника? – смеясь, спрашивает Нина.

– Не знаю пока. Не это главное… Главное – сделать. Ну, может быть, возьму и поставлю его в

центре села, вместо памятника. Там, где мы с отцом когда-то штакетник городили. Отец тогда над

всеми смеялся. Пусть теперь Насмешник смеётся вместо него.

– А может быть, лучше его сразу в район или в область? – счаостливо подзадоривает Смугляна.

– Ты же говоришь, что во всех непорядках единая система.

458

– Точно. Можно и в область, – соглашается Роман и вдруг даже замирает. – Слушай, а может

прямо в Москву? А?

Мысль эта потрясает его самого. Он стоит и смотрит из двери гаража как будто в саму Москву,

хотя в той стороне находится Владивосток. Как же в Москву-то, а? Да ведь если этого Насмешника

туда, со всем зарядом, который будет вложен в него, так это же уже чёрт знает что! Это же

политика! Нет, там он ни к чему. Должно же быть какое-то место, где смеяться не над чем. А там

всё нормально. Или не нормально? Ну, а если во всех непорядках, как напомнила ему сейчас

Смугляна его же мысль, единая система? Нет, что-то здесь не так. Не туда он заруливает, не туда.

Так можно дойти чёрт знает до чего… Прямо до позиции Ивана Степановича.

Нина зачарованно любуется своим высоким, белокурым, а теперь ещё и светлобородым

мужчиной, застывшим вдруг от какой-то мысли. Как же этот человек непостижим! Ну, ладно –

мужик, ладно – неисправимый бабник, каким его считают в селе, пусть – стригаль, пусть – плотник,

печник, пожарный и электрик, но чтобы ни с того ни с сего скульптуру вырубать! Конечно, она не

может профессионально оценить насколько хорошо это произведение её мужчины, зато уж в

самих-то мужчинах она кое-что понимает, и сейчас как никогда убеждена, что такие как Роман, не

повторяются и что лучшего мужчины у неё не будет никогда. А борода ему идёт. Она придаёт ему

какой-то совершенно иной облик, который здесь (не то в гараже, не то в мастерской) и

раскрывается.

Но ей пора идти к детям. Мужа она не зовёт, ничего ему не говорит, а просто тихо исчезает.

Под вечер, когда под крышей гаража темнеет, Роман выкатывает фигуру в ограду. Её

перемещение почему-то сильно будоражит вольного сегодня Мангыра, который несколько минут

бегает вокруг этого толстого столба с полной пастью лая. Выходит, одного зрителя Насмешник уже

зацепил. Знать, где-то проштрафился этот зритель.

Почти весь следующий день Роман работает в гараже. Под вечер Нина, перемыв посуду, идёт к

нему на уже знакомое мягкое постукивание молотка. Сегодня выражение лица бородатого старика

уже куда яснее.

– Плохо, – понуро говорит Роман, сидя на чурке, – открытый глаз получается, а прищуренный –

нет.

– Но у тебя же всё так здоорово!

– Всё это не то. Ну, как бы тебе сказать, тонкости не хватает.

– Что значит тонкости?

– Ну, над украденным мешком этот старик уже смеётся, а над уплывшим тестом ещё нет.

Нину его определения смешат.

– Удивительно, что ты не сразу пришёл к идее Насмешника, – замечает она, – ведь ты и сам

такой. Ты как будто себя самого вырубаешь. Ты даже над самим собой смеяться умудряешься…

Теперь тебе и твоя кривая борода пригодится. Да, кстати, – вспоминает она вдруг, но, в общем-то,

совсем некстати, – тебе ведь сегодня к Тоне идти…

– Сегодня не пойду, – отвечает он, воспринимая её вопрос как стенка упругий мячик, – некогда.

Смугляна поневоле радостно смолкает, а потом тихонько, как обычно, исчезает из гаража.

Ещё несколько дней Роман работает с азартом. Как только выпадают свободные минуты, он тут

же выкатывает из гаража мотоцикл, и, волнуясь уже от одного ощущения инструментов в руках,

принимается за работу. Теперь он и спит куда меньше. Совсем недавно специально заставлял

себя вставать пораньше, а теперь и самому не спится. Просыпаясь часов в семь, он сразу

вспоминает о своём старике. Так вот, оказывается, почему гении и талантливые люди мало спят.

Спать им не дают их дела, задачи, предназначение. Вставать же только ради того, чтобы вставать,

видимо, и впрямь не стоит. Проснувшись рано, Роман обычно по привычке ещё пытается вылежать

«положенное», но не выдерживает, поднимается, ходит по дому, потому что в гараж идти рано –

там ещё темно и холодно. Хорошо ещё, что начало ноября не такое холодное.

– Ну что? – бодро приветствует он старика каждое утро. – Сейчас мы возьмёмся за тебя!

Уж с этим-то героем можно говорить о чём угодно. В него легко укладывается вообще вся жизнь

со всеми её обидами, раздражением, виной перед другими, становясь после этого куда ясней и

для себя самого.

Нина частенько навещает его, следя за ходом работы. А заглянув сегодня, она едва не

хватается за сердце. Роман тюкает топориком прямо по глазу, срубает старику его прищуренный

глаз, оставляя пустое гладкое место.

– Чего это ты? – испуганно спрашивает она.

Разгоряченный, вспотевший даже на холодном воздухе, Роман садится на чурку, продолжая

смотреть на старика.