Жизнь волшебника

заканчивается. И ничего тут не поделаешь. Почему ты не бросил меня раньше, когда у меня ещё

не было этой бешеной горячки по тебе?

– Так я и сам этой горячки хотел. Только предвидеть всего не мог. Я уже вымотан ссорами и

всякими недомолвками с женой.

– Конечно, это можно было предвидеть, – вздохнув, говорит Тоня. – Близится конец сказки,

которую мы придумали. Я на месте твоей жены тоже не смирилась бы. Её терпению надо памятник

поставить. Просто мне надо было раньше умной-то быть. Вспоминаю сейчас и поверить не могу,

что когда-то после армии ты подходил ко мне с серьёзными намерениями. Только сейчас я

осознаю, какое счастье я упустила тогда. Не разобралась, кому предпочтение отдать.

– Прости меня за всё, – просит Роман. – Я не знаю, как тебе помочь. Если б ты вышла замуж…

Не сердись, что так говорю. Я очень хочу, чтобы ты хорошо устроила свою жизнь.

– Что ж, – вдруг задумчиво соглашается Тоня, – я послушаюсь тебя и в этом. Но любить-то я

буду только тебя. Всегда только тебя. Такое у меня впервые. Такое не повторяется. Мне для моей

любви больше не нужно никого. Моя любовь будет сыта тобой на всю жизнь.

– Я виноват во всех твоих мучениях, и у меня есть лишь одно оправдание, – тихо произносит

Роман. – Я всегда, или почти всегда был с тобой искренним. У меня всё было по-настоящему. Меня

очень влекло к тебе. Но теперь тебе бы лучше меня разлюбить. Пока этого не случится, я буду

чувствовать себя виноватым перед тобой.

– Тогда это у тебя навсегда.

Роману кажется, что расставание созрело в них обоих и теперь оно уже естественно. Даже

слова произносятся сами, каким-то образом уже выстроенные заранее. Расставаться именно

сегодня он не собирался, но расставание происходит само. Да ведь так внезапно, вдруг, наверное,

и не разлучаются. Всё настоящее заканчивается постепенно, как бы иссякая, ещё продолжаясь

какое-то время на издыхании. Но, может быть, не стоит ждать полного бессилия чувств?

Роман поднимается, подходит к полушубку, вынимает ключик, держа его за колечко.

– А это куда?

Кармен отрезвлённо замирает. Что же, её любовь, её единственная, как она считает, в жизни

любовь обрывается прямо сейчас? И с чем же останется она?

– Верни мне его, – просит Тоня.

– Почему-то мне трудно это сделать, – признаётся Роман, закрывая ладонь. – Может быть, я

оставлю его до следующего, до последнего раза?

Произнося это, он и сам не понимает: зачем нужен этот последний раз. Тоня молчит, потом

поднимает мокрое от слёз лицо.

– Скажи мне, что всё это шутка, что мы расстаёмся не всерьёз. Скажи, что ты будешь приходить

и дальше. Скажи!

Кармен смотрит прямо в глаза. Он отворачивается, как от луча, ожидая, когда она перестанет

смотреть, но она смотрит до тех пор, пока взгляд её не слабнет, как перетянутая струна, и не

падает вниз. Тоня подходит к кровати, утыкается лицом в подушку. Роман присаживается рядом на

хрустнувший панцирный край.

– Успокойся, – просит он, поглаживая её мягкие, скользящие между пальцами волосы, –

успокойся. Ну успокойся, пожалуйста.

А что тут ещё можно говорить?

Тоня поднимается, берёт его фотографию, стоявшую между стёклами шкафа, прижимает её к

груди, а сама приникает к Роману, с недоумением вставшему у кровати.

– Я с тобой прощаюсь, – говорит она. – Подержи эту фотографию в своих руках. Пусть в ней как

можно больше останется тебя.

Роман с удивлением подчиняется её странному обряду, опять же невольно отмечая, что это

тоже как будто из какой-то сентиментальной книги или индийского фильма. Но если так ей легче…

Что ж, пусть она переместит его в какой-нибудь спокойный уголок своей памяти.

Уже в полушубке, он снова подходит к ней. Кармен обнимает его и вдруг совершенно обыденно

просит:

– Ты приходи, когда захочешь. Теперь всё зависит от тебя.

А что зависит от него? Ах, да – у них же остаётся ещё одна встреча.

Домой он приходит расстроенным, с сохранённым ключиком в кармане. Нина, сидя в комнате,

пишет контрольную работу. Роман плюхается на диван прямо в полушубке и сидит, глядя куда-то в

угол.

464

– О чём думаешь? – наконец как бы между прочим, спрашивает жена.

– О том, что любить двоих всё-таки непросто.

– Да-а? – с изумлением и некоторой издёвкой спрашивает она, оторвавшись от тетрадки. – Что

же, это признание можно истолковать как крах твоей теории многожёнства?

– Наверное, это крах меня, – медленно отвечает Роман. – Меня как мужчины. Я просто слаб,

чтобы всё преодолеть и всё выдержать. Бросить её очень трудно. Она любит меня по-настоящему.

Я не знаю, что мне делать.

– И я не знаю, – даже с каким-то сочувствием говорит Нина, – решай сам.

– Ты когда-то утверждала, что природа чувства у мужчины и женщины едина, – вспоминает он. –

Может быть, и вправду так? Ведь куда проще сказать себе, что если хочешь быть счастлив, то не

разбрасывайся, не рассыпайся. Люби одну, приняв её как центр своей жизни и своих чувств. А все

другие желания – прочь! Всё прочие желания лишь разрушает тебя и твою личность

Смугляна оказывается в замешательстве и некоторое время сидит задумавшись. Казалось бы,

радоваться надо, что муж наконец-то, вроде бы, прибивается к её берегу, и жизнь их может