Жизнь волшебника

Роман занимает очередь, покупает ей эскимо в шоколаде, на которое она тычет пальчиком в

стекло витрины. Покупает только ей.

– Моё любимое, – поясняет девушка. – А вы какое любите?

– Да как сказать…

– Уж не от мороженого ли вы простудились, если больше не хотите?

– Не знаю, люблю или нет, – говорит Роман. – Просто не хочу. Я уже ел его. Покупал в первый

день, как приехал…

– Целую коробку? – со смехом спрашивает она.

– Почему коробку? Одну порцию. Чтобы попробовать…

– И только?! Вам что же, не нравится наше московское мороженое? Его все хвалят.

– Очень нравится. Потому и не покупаю больше.

Она даже останавливается.

– Какой вы странный… Наверное, вы боитесь, что объедитесь или разоритесь…

– Не знаю, как объяснить… – сконфуженно бормочет Роман. – Наверное, вы не поймёте. Мне

просто неловко его есть…

– Неловко? – с новым изумлением спрашивает девушка, взглянув сначала на него, потом на

своё эскимо.

– Вы, наверное, не поверите, но у нас мороженого не бывает совсем, – говорит Роман и вдруг

радостно обнаруживает, что ему есть о чём рассказать, если только ей это интересно. – В детстве,

как я помню, его привозили к нам из райцентра только один раз – девятнадцатого мая, в день

Пионерии. До сих пор не пойму, как оно по дороге не растаяло. И продавали с бортовой машины на

стадионе. Эту машину наши пацаны брали штурмом по бортам и колёсам! Я сначала стоял в

сторонке и думал: «Вот, дураки, чего так орать и лезть туда?!» Но кто-то дал мне это мороженое

477

только лизнуть, и я, кажется, почти озверел. Я и сам тут же полез на машину чуть не по головам,

как кот за валерьянкой. Мне кажется, что мы все тогда просто свихнулись от него… И знаете, что

запомнилось мне больше всего?

Паузы в его рассказе нет, но девушка успевает среагировать на его риторический вопрос.

– Что? – спрашивает она, глядя расширенными глазами.

– Вкус деревянной палочки, которая осталась после моей порции мороженого.

– Почему?

– Потому что я вылизал и изгрыз её до щепок… Так что моё любимое мороженое то, в котором

есть вкус бумаги от стаканчика и вкус дерева от деревянной палочки… Я потом ещё долго день

Пионерии с этим вкусом связывал. Конечно, было время, когда я жил в городе и ел мороженого

столько, сколько хотел. Но в этот раз я к нему ещё не привык. Просто слишком быстро, слишком

резко, что ли (на самолете же), переместился сюда из своего села и ещё не перестроился.

– Из-за часовых поясов? – запутавшись, спрашивает она.

– Да, скорее уж, вроде как, из-за жизненных, – смущённо улыбнувшись, поясняет Роман. – Ну,

поймите, как я могу свободно есть тут это мороженое, если у нас о нём даже дети не могут

мечтать… Нет, я не так выразился. Не мечтать… Как можно мечтать о том, чего не знаешь? Мне

вообще пока что стыдно здесь есть и пользоваться тем, что недоступно людям, с которыми я

живу… Ох, и дураком же я выгляжу сейчас перед вами…

И зачем он рассказывает об этом? О штурме машины в день Пионерии он лишь однажды

рассказывал Голубике. И то для того, чтобы посмешить. Но сейчас, в сытой Москве, это звучит как

некий глупый, нелепый укор.

Они стоят около жерла метро, утробно всасывающего поток москвичей и гостей столицы. Рядом

с входом несётся по улице озабоченная лавина автомобилей всех марок, порывисто обдавая

жаркой бензиновой гарью. Растерянная девушка неподвижно стоит перед Романом со своим

тающим мороженым.

– Я потрясена, – медленно произносит она, – это что, всё правда?

– Что правда? – не понимает Роман.

– Ну, про мороженое и про то, что вам есть его неловко.

Роман лишь кивает головой, не совсем понимая, что такого особенного она в этом нашла.

– Я сейчас очень интересуюсь и много читаю о жизни в провинции, – продолжает девушка, – но

ваш рассказ потрясает сильнее, чем журналистские статьи. Дело в том, что мои родители сейчас

на Севере. Значит, они тоже всего этого не видят, только умалчивают. А я вот ем. Хотите, я отдам

это мороженое вам? Я откусила всего три раза…

– Ну что вы, – смутившись, отмахивается Роман, – у меня же насморк…

– Ничего – клин клином вышибают. Да я и не могу теперь съесть его одна. Давайте тогда

вместе…

– Да вы-то здесь при чём? Это у меня всякие деревенские комплексы.

– Хорошо, – соглашается она, – тогда я помогу вам их преодолеть.

Она подносит мороженое к губам потрясённого провинциала.

– Кусайте!

Ей трудно не подчиниться, да и не хочется. Однако, вкусное это мороженое или не вкусное, он

даже не понимает. После него откусывает она.

– Насморком заразиться не боитесь? – спрашивает Роман.

– Нисколечко!

Так они и съедают это шоколадное эскимо, откусывая по очереди, как-то не сразу вникнув в

неожиданную, почти случайную интимность этого поедания. Роману кажется, что от такого

внезапного, резкого сближения у него и мозги набекрень, и насморка как не бывало. Они ведь даже

ещё имён друг друга не знают, чтобы откусывать от одного, а такое позволительно лишь близким.

От чего эта запутанность в понимании допустимого и не допустимого? Что-то происходит и с ней.

От её насмешливости нет и следа.

– По-моему, вы очень хороший, добрый человек, – говорит она, отвечая на недоумение,