Жизнь вопреки

В 4 утра позвонил Черномырдин. Ему не понравились политические комментарии Николая Сванидзе. А ещё не понравилось, что Сванидзе бородат и, как ему показалось, одет в несимпатичный и несвежий свитер. В ответ я рассмеялся. В моём смехе не было неуважительности к премьеру. Потому как его звонок – посреди вакханалии, непостижимости и непредсказуемости завтрашнего дня, панического смятения правоохранительных органов (когда нет чёткого ответа – с кем они?)… А премьер делает мне выговор за внешний вид бородатого Николая Сванидзе.

Я успокоил Виктора Степановича: возможно, фрак Николаю Сванидзе был бы больше к лицу, но в эту ночь он был больше похож на мученика, ожидающего своего распятия. Да и во фраке неудобно спать на полу. Я рассказал о телефонном разговоре с премьером Николаю. В ответ он устало улыбнулся и затем сказал: «Побриться не обещаю, нечем, да и незачем. А галстук добуду непременно».

Он таким и появился в эфире – с воспалёнными от бессонницы глазами, обильно чернобородый, но при галстуке, смахивавшем на расслабленную петлю, которая едва не затянулась.

5 часов утра. Снова звонок. Премьер попросил подготовить съёмочную группу. Ожидается выступление президента. Черномырдин добавил всего одну фразу, она мне запомнилась: «Гримёра не забудьте». Эфирная всенощная, в переводе на профессиональный язык – 24 часа непрерывного вещания. Продолжалась череда властных чиновников в эфирном пространстве. Началось со знаковых фигур. Первым выступил Гайдар.

Но вернёмся чуть-чуть назад. Где-то в районе 2-х часов ночи позвонил Торчинский и сообщил: «На Шаболовке образовалась очередь. Выступающих хватит до 7–8 часов утра».

У нас на резервной студии, которая считалась главной, шёл свой поток, первым выступил Егор Гайдар.

Каждый из приезжающих высокопоставленных лиц поражался условиям, в которых мы работали. Назовём этот факт позорным, что национальная компания работала уже два года практически в полевых условиях. Конечно, это объяснялось ещё и чрезвычайной ситуацией – в коридорах было погашено освещение, окна зашторены, и сотрудники передвигались ночью на ощупь в полутьме, используя только электрические фонарики, по лабиринту коридоров, наталкиваясь на вооружённую охрану. Было непросто, и правительственные чиновники прониклись драматичностью момента. И уже в самой студии они вели разговор не о путче, а о будничных делах, которыми положено занимать власть повседневно и не в ускоренном режиме.

Исключение составил Егор Гайдар. Он выступил первым, ещё до Черномырдина. На правах человека, олицетворяющего курс реформ, призвал москвичей подняться на защиту президента, реформ и демократии. Место сбора – площадь перед зданием Моссовета.

До этого с той же идеей пробивались руководители «Демократической России». Я не согласился, предупредив их, что с такими призывами имеет право выступать материализованная власть, потому как именно она обязана обеспечить безопасность граждан.

Призыв Гайдара взбудоражил Москву, но в той же степени он создал эмоциональный противовес поднявшей голову реакции. Всю ночь мы работали в режиме прямого эфира. Два нескончаемых потока на разных концах Москвы шли через студийные площади на Шаболовке и резервной студии практически в центре Москвы.

Портрет выступавшей аудитории был по охвату невероятен. Представители технической интеллигенции, журналисты, врачи, учителя, актёры, академики, власть московская, региональная, депутаты демократических воззрений, бизнесмены, представители православной церкви, банкиры, профессора добирались ночью, непонятно на чём, чтобы сострадать, взывать, докричаться, устыдить тех, кто вверг людей в это немыслимое кровопролитие. Где-то к 22 часам мы уже имели мощный запас видеоматериалов.

Нам позвонили многие, кто располагал техникой или предлагал свои услуги. Страшно ли было нам?! Скорее всего, нет. Мы старались об этом не думать. Мы делали своё дело. Задача была поставлена, и не выполнить её мы не имели права. Такова была суммация нашего профессионального долга. Ночь не прошла, а пролетела. И сейчас, много лет спустя оборачиваясь назад, я пишу эту книгу в юбилейный год – 25 лет Российскому телевидению и радио.

И тем ни менее, ещё два эпизода из этой ночи не имели права быть забытыми.

Информационные выпуски сменились прямыми эфирными включениями с места событий. Событий было достаточно, да и в местах, где они происходили, недостатка не было. Затем немного музыки, истории, и снова «Вести».

На площади перед Моссоветом строили баррикады. И вот исторический штрих: Иннокентий Смоктуновский, закутанный в шарф, тащит куски арматуры.

На вопрос корреспондента, зачем он здесь, Смоктуновский ответил: «Пришёл защищать свободу. В такие минуты нам необходимо быть здесь». Кого он имел в виду, я не знаю. Но именно так сказал: «нам».