Жизнь вопреки

И при Брежневе, и, разумеется, Суслове, и при Горбачёве, и при Ельцине, и при Путине мои взгляды были неизмененными – конструктивная оппозиция к существующей власти. Я часто спрашивал себя – почему? Это власть замечала меня, выдвигала, казалось бы, я был обязан ей своей карьерой. Да, это так. Но почему тогда устойчивая оппозиционность? У меня был свой подход, своё толкование сложившейся ситуации. Я никогда не выскакивал из штанов, стараясь быть замеченным властью, услужить ей. Если они меня замечают и назначают на значимые посты – значит, я нужен этой власти, значит, моё умение работать власть не только устраивает, оно ей необходимо. А значит, я имею право на самостоятельность. И при любом назначении я выдвигал эти условия, как определённый фактор моего согласия на предложенную работу. И неважно, кто в этот момент сидел напротив меня и от кого исходила идея моего очередного назначения: первый секретарь Ленинградского обкома комсомола Вадим Саюшев или первый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлович Павлов, или первый секретарь Ленинградского обкома партии Иван Васильевич Спиридонов, или Сергей Владимирович Михалков, или Михаил Сергеевич Горбачёв, или Александр Николаевич Яковлев, или президент России Борис Николаевич Ельцин. И все эти люди из разных эпох соглашались с моими требованиями иметь полную независимость в суждениях, действия и поступках. Ну, конечно же, были и те, кто мешал, их было достаточно, и они были значимы: Василий Сергеевич Толстиков, первый секретарь Ленинградского обкома партии, сменивший Ивана Васильевича Спиридонова, Михаил Сергеевич Суслов – «серый кардинал» брежневского периода, Борис Березовский, Евтушенков, Хасбулатов, Юмашев, муж дочери Ельцина, Коржаков – главный охранник Ельцина, Познер, Швыдкой, в пору министерского исполнения, Цой – помощник Юрия Лужкова.

Когда я возглавлял ТВЦ, я сделал с моими коллегами свою расшифровку логотипа – телевидение вечных ценностей. Бесспорно, это был вызов. Вопрос в другом – как этой вызывающей расшифровке соответствовать? Это было непросто, в отличие от РТР. Это была более суженная площадка – московский канал, московская аудитория, и выход за её пределы чрезвычайно настораживал власть. А делать телевидение в неких стандартных рамках я не собирался. Другое время – открытая конкуренция, и неважно, что является эпицентром: Москва, Петербург. Телевидение значимо, если оно масштабно. Получилось, что центральная власть была несколько озадачена позицией ТВЦ, которая выходила за пределы привычного и диктуемого центральной властью.

Было бы неправомерно утверждать, что мы выигрывали конкуренцию у «Первого канала» и у той самой ВГТРК, которую я создал. Это было желаемо, но маловероятно. Но мы, и я в частности, решили другую задачу – мы создали некую неудобность для своих коллег, потому как я позволял своей компании делать то, что не позволяли себе, оглядываясь на Кремль, мои коллеги с «Первого канала» и ВГТРК.

Я помню свою фразу, сказанную Владиславу Суркову, в ту пору первому заместителю идеологического управления администрации президента. Сурков курировал телевидение, радио и вообще работу всех СМИ. К нему перешла по эстафете от Михаила Андреевича Суслов кличка «серый кардинал». Он был именно таким, внешне, может, менее значимый, нежели пост Суслова, но в условиях отсутствия СССР, в российских масштабах, Сурков сумел обрести власть в масштабах «серого кардинала».

Сурков, я уже не помню периодичность, один раз в неделю или дважды в месяц, собирал руководителей центральных телевизионных каналов. Формально ТВЦ подчинялся Москве и Юрию Лужкову, и обязательность моего присутствия на этих совещаниях была под вопросом. Суркову очень хотелось, чтобы я сам почувствовал эту уязвимость, и попросил Лужкова разрешить мне участвовать. Я этого, естественно, не делал, хотя чувствовал уязвимость своей ситуации. Контакт с центральной властью был мне нужен, чтобы воспрепятствовать Цою вмешиваться в работу ТВЦ, к чему он был чрезвычайно предрасположен.

Я помню свою фразу, которую произнёс в разговоре с Сурковым: «Я достаточно уверен в правоте своих действий, чтобы в момент возникшего сомнения обратиться к вам за советом, который в определённых условиях был мне чрезвычайно полезнен». Сурков дал согласие на такую позицию. С того момента моё присутствие на каждом совещании утратило дисциплинарную обязательность. Бесспорно, я обрёл большую свободу действий, и поддержка со стороны Суркова стала очевидной, но проблемы с московской властью, которые постоянно обозначал Цой, остались. Мы ввели Цоя в состав правления ТВЦ, но эта приближённость амбициозного Цоя не успокоила.