Жизнь вопреки

Почему стало намного меньше писателей, чем ранее? Виноват интернет? Отчасти. Главенствующая причина в другом. В современных условиях писательский труд обрекает на нищенское существование, ему нельзя отдавать жизнь. Бесспорно, неплохо живут сочинители детективов, но некая детективная массовость способствует вырождению жанра. Сравниться с классикой Конан Дойля, с Юлианом Семёновым нынешнему думскому десанту, высадившемуся на аэродроме детектива, не под силу. Бандитский мир набирает силу, как и коррупция, рождённая им или ему способствующая, а писатель отходит в сторону, не желает рисковать. Потому как полиция в наши времена бережёт по выбору.

Этот шаг в сторону несколько нарушил биографичность моего повествования. Итак, возвращаясь в начало девяностых, как член парламентского комитета по СМИ, я настаивал на скорейшем принятии закона о СМИ, потому что, будучи профессионалом, понимал – демократия, в которую мы окунались, была скорее эмоциональной средой, нежели рациональным механизмом. У неё у самой не было нормативов существования, а без этих нормативов демократия всегда порождение той самой свободы, которая порождает хаос.

Схватки вокруг закона были немалые. Главная задача – отстоять «свободу слова» и заложить в законе основы этой свободы. Немалую роль в написании закона сыграл Федотов: будучи юристом, он отработал юридический концепт закона, иначе говоря, его защитную зону. Сейчас, спустя много лет, я могу сказать, что это был лучший закон, принятый российским парламентом. Он работает и по сей день, несмотря на бесконечные атаки на него. Почему? Потому что это ключевой закон развития нового государства, новой России. Он действительно защитил свободу слова.

* * *

Жизнь меняется, и отстоять свои позиции закону о СМИ было не так просто, ибо посягательств на изменение закона и даже оголтелых идей о его отмене под девизом «нужен новый закон», исходящих от наших депутатов, как говорят, было более чем. Есть золотое правило в системе управления – никогда не реформируйте то, то работает. К закону о СМИ эти слова относятся в полной мере. И мнение его создателей Михаила Федотова и Юрия Батурина правомерно: «Лучшее, что можно сделать с законом о СМИ, это его не трогать». Закон о СМИ отметил своё 25-летие.

Что не учёл закон, ибо во времена его принятия хаотичный процесс создания новых СМИ, был, как говорится, на пике, и только спустя 6–7 лет пришло некое прозрение. Считалось, что угрозой свободы слова были государственные СМИ, ибо наличие в лице учредителя государства – это фактор возможности повседневного давления на редакционный коллектив, на издательскую политику. Но жизнь оказалась сложнее. Роль учредителя в повсеместном большинстве занял владелец, иначе говоря, в игру вошёл частник из бизнеса. Контролировать деятельность частного владельца, а одновременно учредителя, проще говоря, заставить его следовать нормам закона, гораздо труднее. Владелец начинает действовать, согласуясь со своими интересами. Эта газета – моя собственность, и вы, начальники, чиновники, мне не указ. Я «свободу слова» понимаю, как свободу моих действий. Точка.

Мир критикующих власть стал кратно более многочисленным, и так же, как и кратно, менее предсказуемым. Такова была реальность испытаний, выпавших на долю «свободы слова».

Мой редакторский путь, начавшийся в начале шестидесятых, в течение более двадцати четырёх лет был дорогой борьбой за свободу слова в атмосфере политической жизни, когда такого понятия, как «свобода слова», не было. Были нормативы партии, трактующие права и обязанности печати, в которых соблюдение установок и нормативов партии считалось превыше всего. Именно в среде этих нормативов надо было отстоять правду жизни, иначе говоря, свободу того слова, которое защищает эту правду. И доказывать это надо было не кому-нибудь, а центральной цензуре.

По большому счёту, это была великая школа, когда в течение 24 лет каждый месяц ты как минимум два часа проводишь в центральной цензуре, отстаивая очередной номер журнала. Я часто задаю себе вопрос: почему они меня терпели? Ну, сказать, что эти люди были безучастны и каких-либо чисто человеческих отношений между нами не было? Это не так. Были конфликты, жалобы в ЦК КПСС, но это были, скорее, случайные вспышки, когда появлялись совершенно новые люди, которым следовало пройти период привыкания. Это было непростое время, и для тех, кто приступил к работе цензора, ну и, конечно, для меня – своеобразное время нового испытания.

Я сам себе говорил – ничего не поделаешь, надо терпеть. И все двадцать четыре года я терпел. Но и они меня терпели – люди в высоких коридорах власти. Общаясь с цензурой многолетно, как и с высокими партийными чиновниками, ибо первое порождение второго, я понял, что где-то внутренне они мне симпатизировали и моя позиция отстаивания правды многим из них была близка. Но номенклатурные обязанности диктовали другие нормы отношений и поведения, и они были обязаны их выполнять. По этому поводу я шутил: «Вешать не будем, но виселицу поставим».