Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

«Ней не моргнул бровью при этой необычайной и неизбежной опасности, но в его радости о нашем спасении было нечто нежное, так сказать, улыбка счастливого мужества».

«Моя голова, попавшая в чащу кустарника во время этой сцены, сохранила, так что я этого не заметила несколько листьев, странно перемешанных с моими белокурыми волосами, густоту которых не могли уничтожить прожитые мною тридцать два года. Он улыбнулся при этом зрелище».

« – По чести, – сказал он мне, – вы не испугались? О чем ты думала в минуту нашего падения?»

– О тебе и больше ни о чем!»

«И то была правда. Моя душа, соединившись с его душой, оторванная от всего земного, думала то же, что Шатобриан заставил сказать Аталу. Как дочь пустыни, она также хотела, сжатая в дорогих объятьях, кататься из бездны в бездну, с обломками мира».

* * *

Оставив в Испании Идола своей жизни, как часто называла она Нея, Ида Сент-Эльм вернулась в Италию. Там она имела честь представляться Каролине Бонапарт, жене неаполитанского короля Иохима Мюрата.

Приготавливалась между тем Русская компания. Ида Сент-Эльм решилась следовать и в эту компанию за Неем.

«То было прекрасное зрелище – эта армия, которая из Египетских песков и жара Испании, готовилась гнать детей севера до их последнего убежища. За армией следовало множество женщин. Я имела счастье встретить подругу в молоденькой литовке, которую энтузиазм к Французам возвысил до героизма. Она дала принцу Евгению весьма важное сведение о движении Платова. Между тем, в своем воинственном возбуждении Нидия уступила более женственной страсти. Однажды, когда я спросила ее, что увлекло ее в средину стольких опасностей.—

« – Похвалы принца Евгения, – ответила она, вздыхая».

«Я не войду в подробности всего, что мы выстрадали в России. Нас путешествовало четыре женщины, из которых только одна была француженка, то в коляске, то в санях, то верхом, то пешком и всегда с той усталостью, вынести которую могут только любовь и энтузиазм славы. Наши две бедные подруги не вынесли; я и Нидия вынесли. Вступив наконец в Москву, где уже находилась наша армия, – этот громадный город поразил нас, как обширная гробница; его пустынные улицы, его пустынные здания, это безмолвие истребления сжимали сердце».

«Мы жили в московском дворце, вскоре занятом принцем Евгением. Вид принца, восклицания солдат, которыми он был обожаем, – все имело вид победы. Мы были усыплены, убаюкиваемые сладостными грезами, но нас разбудил блеск пожара, при крике отчаяния и ужаса. Без проводника, без покровителей, мы осматривали несчастный город, переполненный развалинами и трупами. Нидия и я, мы были вооружены пистолетами, при повороте в одну улицу мы заметили, что трое мародеров обирают раненого солдата. Не так быстр полет птицы, не так быстра молния, как действие Нидии и мое; двое упали от наших пуль, третий разбойник бежал; мы проводили раненого в церковь, где оставались среди детей и стариков русских, которых отчаяние при виде победителей было безгранично. Победителей, великий Боже! Вскоре более жалких чем сами побежденные».

Во время бедственного отступления она встретила Нея… но тогда не было и разговора о ворковании.

«Туалет мой был так ужасен, что казался настоящим переодеванием. Я не походила на женщину. Однако Ней меня узнал. Я бросилась к нему, чтобы пожать руку, но грубо оттолкнув меня с раздражением, он вскричал:

– Что вы здесь делаете! Это бешеное безумство, повсюду за мной следовать!

– Во всяком случае, это не бешенство кокетства.

Проговорив эти слова, я показала ему мою грубую одежду и мое лицо, сожженное жаром. Он пожал плечами и удалился, повторяя: «безумная! безумная! безумная!»

«В 1813 году, когда я напомнила маршалу эту встречу, он сказал мне, что так ужаснулся сумасбродства, которое толкнуло меня в средину стольких опасностей, что готов был меня прибить…»

Это было после компании во Франции. Наполеон отрекся; Наполеон был на Эльбе.

Людовик XVIII был в Париже, а близ Людовика XVIII был маршал Ней, осыпанный новым монархом почестями и благодеяниями, знаками уважения и доверенности, названный в одно время кавалером ордена Людовика Святого большого креста, пером Франции, шефом кирасиров, драгунов, стрелков и легкой кавалерии, и начальником военного дивизиона, находившегося в Безансоне.

Что думала об этом Ида Сент-Эльм? Что может думать женщина, ослепленная страстью, что герой Москвы имел причину так быстро разорвать связи со своим прошлым и перейти к Бурбонам. Она, впрочем, благоразумно умалчивает об этом в своих воспоминаниях и всего любопытнее в ее мемуарах, касающихся первой Реставрации, песня Дезажье, напечатанная только в последнем издании его сочинений по поводу скандала произведенного похоронами девицы Рокур 16 января 1815 года.

Более благодарная, чем ее Идол к прежнему обладателю пол мира, Ида Сент-Эльм хвалится тем, что она была у Наполеона на острове Эльбе. Если это не правда, то возможно, ибо доказано, что Императору в его изгнании не недоставало посетителей…