– Извини. Ты можешь развлечь ее суетность. Ни одна женщина, как бы сильна она не была, не откажется от удовольствия показать свою роскошь тому, кто видел ее в бедности… Поспорим, что не пройдет двух суток, как ты получишь известие от Бианчини.
Бонваль пророчествовал. На другое утро лакей принес Флоримону записку следующего содержания:
«Я два месяца в Париже. Мне было бы очень приятно пожать вам руку. Приходите же поскорей поболтать со мною от трех до четырех часов.
Та, которую вы вчера встретили и не узнали, да простит вам Бог! На Биржевой площадке.
«Алиса Бианчини».
Ул. Бальзак, № 24».
Лакей ждал ответа, Флоримон написал одно только слово: «приду» и подписался.
В половине четвертого он был в улице Бальзак.
ГраФ Рене де Гам подарил Бианчини прелестный дом, стоивший ему очень дорого. Флоримон размышлял об этом, входя в сопровождении лакея, в маленькую залу во вкусе Людовика XV, в которой просили его подождать.
Ждать! Шифонета заставляла дождаться своего первого любовника!.. Флоримон не мог не усмехнуться в бороду. Но эта улыбка продолжалась не долго. Узнав о приходе посетителя, Бианчини поспешила выйти.
Как она была прелестна! Прелестнее, чем она показалась ему накануне, одетая в изящный кашемировый пеньюар, отделанный гипюром Клюни.
Она подала ему руку.
– Но правда ли, вы вчера меня не узнали? – сказала она.
– Нет! Прежде вы были брюнеткой!..
– А теперь блондинка… правда. Но что делать, мой друг! Но так как теперь любят только белокурых, приходится следовать моде. Я вам меньше нравлюсь?
– Напротив!
– Это любезно! Вы обедаете со мной и с моим любовником, графом де Гам?..
– Но!..
– Но я ему сказала, что знавала вас несколько… Он сам, по-видимому, был знаком с вами. Притом же, будьте спокойны. Он вышколен. С той минуты, как мне нравится принимать вас, – этого достаточно! Садитесь же! У нас еще целый час свободы, до его прихода. Кстати, Флоримон, вы хороши с Бонвалем?
– Очень. А вы не в ладах с четверть часа? Вы его ненавидите?
– А! Он вам рассказал?
– Вчера я встретил его на биржевой площади, в то время, когда еще был в восторге от вашего беглого появления.
– А! Так будьте так добры, сказать ему, что вчера в Опере он сделал глупость. Я не краснею, что некогда продавала цветы на Тамильском бульваре, но на все есть время, и если Бонваль так сильно желал удостовериться, точно ли я Шиффонета, он мог поступить иначе.
– Правда; но полагаю, вы не имеете намерения мешать людям, которые вас встретят, и пожелают удостовериться по своему желанию в вашей одноличности? У вас было бы не мало хлопот!..
– А! Уж и насмешки!.. Вы не переменились…
– Я желал бы не слишком измениться для вас.
– Вы для меня и так мало изменились. Несколько черных волос меньше, несколько больше седых… А вы, постоянно довольны? Вы добываете деньги?
– А вы?
– О! У меня уже есть маленьких четыреста тысяч франков в государственных бумагах.
– А! Вы запасаетесь, как муравей.
– Конечно! Неужели вы думаете, что я захочу валяться на нарах, как мне подобные, когда достигну сорока лет? По поводу напр. … Что, вы встретили этого глупца, Шарпиньи?
– Да. Этот глупец теперь, благодаря мне, секретарь одного директора театра. У него есть хлеб.
– Ему довольно было бы сена!
– Вы очень добры! Еще один, который не станет стесняться, если встретит вас.
– О! Если и этот не станет стесняться, то и я не буду церемониться с ним. Пусть он бережется.
– Вы прикажете его заколоть? Быть может, вы нарочно привезли из Италии какого-нибудь браво, вооруженного пистолетом? Берегитесь сами, милая Алиса! Воздух Франции нездоров для этих господ, их отсылают вместе с теми, кто им платил перед асеизы Наконец, я очень рад, что вы преуспеваете во всем: и в красоте, и в богатстве… и…
– Куда вы идете! Вы уходите? Разве вы не обедаете со мной и с де Гамом!
– Нет. Благодарю. Говоря искренно, я не довольно знаю г. де Гама, чтобы принять… А вас…
– Меня вы слишком знаете… Останьтесь, Флоримон, прошу вас; я говорила глупости; я больше не стану. Правда, с вами глупо модничать. Это не уязвляет. Останьтесь; я буду доброй девочкой, любезной, как в то время, когда жила в маленькой квартире, за которую вы платили – на улице Готвиньи. Вчера, честное слово, я нарочно проехала мимо, чтобы взглянуть на старые места.
– Они самопроизвольно иллюминованы? Это меня удивило бы!
– Дрянной! Вот вы сами в свою очередь злы!.. Да, знаете ли, м. г., ведь вы меня не поцеловали. Вы, быть может, не хотите?
Сирена положила свою руку на плечо Флоримона, эти пунцовые губы, были на самом коротком расстоянии, от губ ее бывшего любовника?
– Сколькие целовали вас после меня? – спросил он.
Она улыбнулась.
– У меня нет памяти.
– Четыре; восьмеро… двенадцать… двадцать…
– Почему не сто?
– Наконец, приблизительно?
– Моя исповедь вас интересует?
– С точки зрения искусства, да.
– Ха! ха! ха! С точки зрения искусства! Вы просите у меня сюжета для пьесы! Мои приключения очень обыкновенны.
– Обыкновенны? С развязкой в четыреста тысяч франков в вашей кассе? Вы очень требовательны!