Новости неутешительные. ВШ снова забрали в тюрьму – на этот раз без какого-либо предупреждения. В лагерь для интернированных. Все из-за того, что Германия с Голландией сейчас воюют. Я помню, как ты писала мне в самом начале войны, что британцы сажают под замок всех немцев в Индии. Полагаю, когда страны находятся в состоянии войны, наши жизни больше нам не принадлежат, пусть даже эта война ведется в миллионе миль от нас.
Как долго продлится это интернирование? Неизвестно. Учитывая, что там у них ученые, плантаторы, художники, – кого только нет в числе тех трех тысяч, – мы думаем, что после проверки личности не представляющих опасности отпустят и они смогут вернуться к своим жизням. В конце концов, не может ведь все остановиться лишь потому, что на совершенно другом континенте идет война. Какова ирония – сажать в тюрьму таких немцев, как ВШ, уехавших из Германии много лет назад, в известной мере из-за неприятия нацистов. (А что до евреев, здесь их тоже сажают – у них немецкое гражданство. Какая-то запредельная ирония.)
Местные не могут понять, почему ВШ не догадался получить новый паспорт еще много лет назад, раз уж в Европу возвращаться не собирался. Но мне кажется, он не придавал этому значения. Да и кто придает? Мне повезло оказаться индианкой – британцы и голландцы союзники, поэтому в лагерь я и не попала и уже, скорее всего, не попаду. Полагаю, мне ничего не грозит. Немецкие матери и их дети сидят в отдельных лагерях, рушатся семьи.
Пугиг, приходящийся Ни Вайане двоюродным братом, служит в Гранд-отеле на Яве, в местечке под названием Лембанг. Он рассказал, что с обочины дороги наблюдал за тем, как голландские солдаты остановили машину с Бруно Трейплем. Семья Бруно Т владеет отелем, они местные вельможи. Он говорит – солдаты заставили Трейпля проползти на четвереньках все расстояние до тюремного фургона, а пока он полз, оплевывали его. Ох, Лиз, боюсь, в этот раз ВШ придется труднее, хотя бы из-за скученности сидельцев: в этих лагерях просто уйма народу, люди превращаются в вещи, когда чересчур большое их число оказывается в одном месте.
Я слишком тревожусь, чтобы продолжать письмо. Даже не знаю, что со мной станет. Когда мы вернемся к привычной жизни?
Со всей любовью,
Гая
10 октября 1940 г.
Дорогая Лиз!