Жизни, которые мы не прожили

Я совсем одна! Это единственное оправдание тому, что я много месяцев тебе не писала, – была так занята разговорами с самой собой, что позабыла про разговоры с кем-то еще. Виновата, не сердись! Ты знаешь, как это бывает – терпеть не могу ныть, но я только и делала, что ныла. (Самой себе, тихонечко, днями и ночами.)

Я теперь хожу в ученицах у беззубого старика-гончара по имени Ньоман Сугрива, и у меня появилось что-то стоящее, о чем я могу тебе написать. Лицо у него точно из старой выветренной древесины, он сидит в одной набедренной повязке и крутит гончарный круг. Истекая в такую жару седьмым потом, я в своем подоткнутом до колен сари сгибаюсь над кругом в попытке усмирить один крохотный кусочек этого шаткого, сумбурного мира. Слова нам не требуются, он показывает все жестами, мы много улыбаемся, киваем или покачиваем головой.

Я стараюсь относиться к этому так, будто это время посвящаю себе, учебе и творчеству – стараюсь равняться на сидящего в тюрьме ВШ. Если уж на то пошло, я тоже узница, только вот в прекрасной темнице, не так ли? Мне никак отсюда не выбраться. Денег нет. Друзей нет. Джейн и той нет. М. Мид, которая мне никогда особо не нравилась и к которой я бы никогда не обратилась за помощью, давным-давно уехала. Я верю – решительно верю, – что ВШ скоро будет дома, и мне хочется быть здесь и позаботиться обо всем, чтобы он вернулся в привычный мир. Знаю, что этим заняты те, кто находится здесь подольше. И все-таки. Индах, собака из Кинтамани, – помнишь? – теперь, когда ВШ нет, она спит в моей комнате. Обезьянки. Какаду. Все они нуждаются в уходе. Не могу бросить их на произвол судьбы, когда они все для ВШ – ведь он так мне помогал.