Жнец

— Привычка, — сказал он, выдыхая облако дыма. — Теперь это случается крайне редко.

— По какому поводу?

Губы Данте изогнулись в ухмылке.

— Увидеть такое шоу внутри, было прекрасным зрелищем. Кстати, спасибо. Продолжай в том же духе, и у старика случится сердечный приступ от шока, никто другой, кроме Тристана, невосприимчив к его власти.

Морана хмыкнула, прекрасно понимая.

— Я буду стараться изо всех сил.

Несколько секунд они стояли в молчании, Данте курил, а Морана размышляла, прежде чем нарушила молчание.

— Так, что происходит между ним и Кьярой?

— С кем?

Морана закатила глаза.

— Данте!

Данте с улыбкой взглянул на нее, прежде чем

снова повернуться.

— Тебе следует поговорить с ним об этом.

— Я поговорю. Я хотела узнать твои мысли, — пояснила она.

Данте фыркнул.

— Кьяра — гадюка, гладкая, красивая, ядовитая.

Морана отвернулась.

— Она сказала мне, что ее изнасиловал муж.

— Была изнасилована, — подтвердил Данте. — А потом она начала охотиться на юношей, не достигших совершеннолетия, которые не напоминали ей ее мужа. Не трать сочувствие на эту женщину, Морана.

Это было искажено. И она почувствовала легкую тошноту.

— Что ж, тогда, — Морана снова вскочила на ноги. — Кстати, спасибо, что заступился за меня сегодня.

Данте коротко кивнул. Не желая делать это

странным, Морана пожелала ему спокойной ночи и направилась обратно в дом, полностью погрузившись в ночь. Ей нужен был сон, хороший сон, а когда она проснется, этот кошмар станет лучше.

Поднявшись по лестнице, к счастью, не

встретив никого на своем пути, она вошла в свою комнату и отперла дверь. Она вошла, толкнув за собой дверь. Но звука ударов дерева по дереву не было.

Морана замерла, обернувшись и увидев Тристана Кейна, который держал дверь открытой, прислонившись к дверному косяку.

О нет. Нет, не сегодня, нет. Она не была в

настроении иметь с ним дело сегодня вечером. Не обращая внимания на его задницу, она снова повернулась и подошла к комоду, опустив каблуки на бок. Дверь за ней закрылась. Заблокировалась. По тому, как ее тело реагировало, она знала, что он все еще находится в комнате.

— Милое платье.

Ее руки остановились на сережке, ее глаза наблюдали, как его отражение присоединилось к ее отражению в зеркале.

— Спасибо, — ответила она, снимая сережку. — Марони прислал его как приветственный подарок.

Его глаза вспыхнули в отражении. Счет один. Он сделал шаг ближе, его присутствие было

почти позади нее.

— Тебе понравился шведский стол?

Морана глубоко вздохнула, не сводя с него глаз.

— Я пока увидела только посуду. Но судя по тому, что я видела, я уверена, что они действительно хороши на вкус.

Прежде чем она смогла моргнуть, она была

прижата к зеркалу, ее голова была откинута назад,

его рука в ее волосах. Их глаза встретились в

зеркале, его дыхание на ее шее, теплое, мягкое. Его грудь прижалась к ее спине, расширяясь с каждым вдохом, синхронизируя ее собственное дыхание.

Ее сердце начало стучать, кровь приливала под кожу, все ее существо было взволновано тем, что он сломался, заставил его отреагировать.

— Посмотри на все блюда, какие хочешь, дикая кошечка, — виски и грех лились ей в ухо и капали в ее тело, — Но единственное блюдо, которое наполняет тебя, находится прямо здесь.

Морана подавила стон от того, как его зубы

задели ее ухо, его глаза горячо смотрели на нее.

— Я не делюсь.

Его рука немного дернула ее за голову, его нос вдохнул ее.

— Я тоже.

Безвыходное положение. Они оба тяжело дышали. А потом она вспомнила, что в комнате были подслушивающие устройства.

— Они нас слышат, — напомнила она ему.

— Пусть, — сказал он, пробегая носом по ее шее. — Пусть они также послушают, что я собираюсь сделать с каждым, кто прикоснется к тебе. — его рука покинула ее волосы, подошла к ее шее, удерживая ее, как и он, ее пульс стучал на его

ладони. — Я сломаю каждый палец руки, который коснётся тебя, — прошептал он, написав смерть на ее коже, когда она смотрела на них в зеркало, ее соски были твердыми, будто его слова ласкали их, его большая фигура позади нее. — Тогда я перережу им горло прямо на поверхности, позволяя им истекать кровью и выть, пока сниму с них шкуру заживо, — продолжил он, заставляя ее вздрагивать от страха и удовольствия, его глаза горели на ней, а его рука просто держала ее за руку. горло. — А потом я их подожгу.

Она чувствовала себя принадлежащей ей.

— А что, если я захочу, чтобы они меня трогали? — она задала тот же вопрос, что и Марони.

Его губы дернулись, его рука прижала ее ближе к своему телу.

— Ты не захочешь.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что, — он прижался к ее шее, его губы скользили по ее коже, когда он говорил, — Ты оживаешь только для меня.

Морана задрожала, ее пальцы ног уперлись в

ковер, а ее челюсть задрожала. Он был прав. Не желая отставать ни на шаг, Морана смело потерлась бедрами о его, чувствуя, как он твердеет, и заявила.

— Мой.

И впервые с тех пор, как она его узнала, она