Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине

К тому же было известно, что мадмуазель Рокур приказала устроить в Шапеле оранжерею для редких растений. Что во время одного из путешествий Жозефина остановилась в Шапеле. Что она бывала в оранжерее и всякий раз увозила оттуда множество цветов. Что Жозефина называла мадемуазель Рокур очень интимно – Фанни.

Однако утверждали, что она имела право на такую интимность не только в силу общих интересов к цветам.

Есть и другие свидетельства.

В первые дни Консульства маркиз де Сад издал пасквиль, за который был заключен в тюрьму Шарантон. Сочинение было озаглавлено «Золоэ и два ее аколита». Золоэ была Жозефина, а две остальные роли исполняли мадам Тальен и мадам Висконти.

Маркиз писал о Золоэ: «Она мастер тонкой инсинуации и лицемерного притворства. С примесью всего, что может соблазнять и пленять. Она соединила в себе самое живое стремление к удовольствиям, ростовщическую алчность к деньгам, которые расточает с безоглядностью игрока, и необузданную жажду роскоши, способную поглотить доходы с десяти провинций».

Оклеветал ли божественный маркиз божественную креолку? Возможно ли серьезно оспаривать правдивость его уверений?

Остановимся только на финансовом вопросе. Жозефина сама транжирила и рассеивала деньги по всему Парижу, отдавая золото в самые недостойные руки. Даже огромные суммы, жалованные Бонапартом, никогда не покрывали возраставшего года от года дефицита в бухгалтерии Жозефины. А в 1814 году она оказалась почти банкротом.

При этом деньги она все-таки находила.

«Я дал 25 луидоров вашей портнихе», – писал Жозефине в 1798 году Бертье, обложенный Жозефиной податью.

Важнее рассказ Фуше. Он признается, что вносил Жозефине из предварительно вычитаемых с игорных домов денег по 1000 франков в день. Несколько меньше давал он Бурьену, который, по его словам, получал 25 000 франков в месяц. «Таким способом, – добавляет Фуше, – я мог взаимно контролировать сведения секретаря сведениями Жозефины, а ее сведения докладами секретаря». Его превосходительство министр полиции называл это «быть точно осведомленным». А предмет осведомлений? Император. Тысяча франков в день – в самом деле крупная сумма…

В 1814 году Леви Гольдшмидт говорил то же самое. «Фуше, – читаем в его памфлете, – вынужден был платить Жозефине 1000 франков из денег, получаемых с игорных домов». Люсьен в своих «Мемуарах» ссылается на это обвинение. Но он остерегается подтверждать или опровергать его. «На меня самого слишком много клеветали, – говорит он, – чтобы я мог доверить всем видам этих обвинений, даже когда дело касается моих врагов».

Вопрос остается нерешенным. Но разве не странно видеть это обвинение, воспроизведенное столь разными перьями и в столь разные эпохи? И как трудно защитить Жозефину от этих обвинений!

Стремление Жозефины к роскоши естественно оборачивалось неразборчивостью в способах добывания денег для удовлетворения своих прихотей. Ей нужны были деньги, деньги во что бы то ни стало! И поставщики французской армии, воевавшей в Италии, знали это.

Жозефина частенько вступала в двусмысленные сделки.

Это подтверждает Массон, ничего не подтверждающий для проформы. Про то же говорят десять разных мемуаристов. Причем они не повторяют друг друга. Они называют имена и цифры.

Например, Тьебо упоминает о кубке для вина стоимостью в 500 000 франков, полученном Жозефиной за помощь компании Флашата при устройстве сделки по поставкам в армию.

Желая обеспечить будущность Шарля, Жозефина переуступает ему паи компании Луи Бодена, известной своими махинациями.

Ни одна интрига, сулящая быстрый доход, не минует Жозефину, ни одно предприятие подобного рода не обходится без ее участия. У нее нет желания навредить кому-либо. Как нет желания составить на махинациях прочный капитал. Она не зловредная и не скопидомша. Всё добытое тут же ухается в бездонную бочку: счета за модные безделушки, за дамские штучки, перед которыми не в силах устоять ни одна кокетка, за кашемир, за муслин, за кисею, за шелк… Она расточает, мотает… И снова ищет кредиторов и махинаторов…

Пусть Жозефина и не хотела ничего дурного для других, но, вступая в круг интриганов, она становилась его частью… Помнил ли об этом де Сегюр, когда писал о Жозефине: «Всё благородное и деликатное никогда не было ей чуждо»? Добрый, добрый де Сегюр…

Шантаж

Жозефина получила корону из рук Наполеона только потому, что в нем не умерли воспоминания о любовном упоении первого года страсти к Жозефине. Если бы не было года 1796-го, не было бы для Жозефины и года 1804-го. То есть года коронования. Во имя памяти о любви Наполеон подарил Жозефине пять лет царствования, сопричастность к триумфам славы.

Но Жозефина для Наполеона гораздо больше, чем любовь. Это его молодость, годы зависимости от превратностей судьбы. И это – лучшая часть его жизни.

И Наполеон, остро чувствующий всё доброе и благодарный за малейшее участие, питает признательность к женщине, которая вызвала в нем бурю страстной любви. Он благодарит ее за минуту счастья так, как никто и никогда не благодарил бывшую возлюбленную.