Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине

Он подарил ей корону не колеблясь и не торгуясь. Это с папой он торговался. Но не с Жозефиной.

Она коронована, потому что такова его воля.

Конечно, Наполеон отдает себе отчет в несоразмерности подарка. И все же не отказывается от намерения.

«Если я ее делаю императрицей, – говорит он Редереру, – то это из справедливости. Я прежде всего человек справедливый. Ведь если бы я был брошен в тюрьму, вместо того чтобы взойти на трон, она разделила бы мои несчастья».

Какая сладкая иллюзия…

Наполеон говорил: «Справедливо, чтобы она разделяла мое величие… Да, она будет коронована! Она будет коронована, если бы даже мне это стоило 200 000 человек».

Он решил. И это главное.

Папа еще думал, ехать ли ему в Париж, а в инструкции, отредактированной де Сегюром, обер-церемониймейстером, значилось: «Статья XIV. Император возьмет корону из рук старшего офицера, им для сего назначенного, и возложит ее на голову императрицы, которая подойдет к нему и преклонится, чтобы ее принять».

Так и произойдет: «Императрица приняла корону на коленях», – говорится в протоколе.

Правда, кое-чего ни Наполеон, ни де Сегюр не предусмотрели.

Вернемся несколько назад.

После долгих размышлений папа прибыл в Фонтенбло. И там Жозефина на тайной аудиенции, без совета с Наполеоном, призналась, что только гражданские узы соединяют ее с мужем.

Но сейчас необходимы именно церковные узы. Они приобретают решающее значение и для Жозефины, и для папы. Ибо может ли он, преемник римских первосвященников (среди которых и Иоанн III, отказавшийся короновать Аделаиду, жену Людовика Заики, потому что брак их был недействителен), короновать и миропомазывать супругов якобинской эры, соединенных только перед лицом гражданского закона? Все каноны Церкви противятся этому.

И Пий VII, седенький, маленький и согбенный, как почти сгоревший фитилек, выказывает недюжинную силу, заявляя, что не будет короновать и миропомазывать Наполеона, если тот не обвенчается с Жозефиной в церкви.

Собор Парижской Богоматери в прекрасном убранстве. Всё готово к главному действу года. Глаза Европы прикованы к французской столице. Миропомажет ли Пий VII Наполеона? Наполеон может составлять законы, раздавать троны… Это ничего не значит! Папа, а значит и сам Бог, могут отвернуться от него…

А виной всему – Жозефина.

Жозефина хотела, чтобы загнанный в угол Наполеон обвенчался с ней в церкви. Тогда развод был бы немыслим. Еще более был бы немыслим развод миропомазанных императора и императрицы.

В своей ханжеской игре Жозефина столкнула лбами папу и Наполеона.

Она дала в руки папы отличную карту.

Стоит ли венчание миропомазания?

Это вопрос шантажистки. И задала его Жозефина.

Возможно ли даже на минуту представить, что в Жозефине, в этой экзотической птичке с замаранными крылышками, взыграла набожность? Что она отправилась на тайную аудиенцию к папе, испытывая необоримую духовную потребность покаяния? Что ее совесть противилась готовящемуся святотатству?

Нет, и тысячу раз нет.

Она солгала бы так же естественно, как и в иных случаях. Но сейчас Жозефине оказалось выгодно быть честной.

Жозефина очень рисковала, затевая эту многоходовую комбинацию. Но она была уверена, что риск оправдан.

В полночь в маленькой церковке торопливо совершилось таинство венчания.

Отныне Жозефина нерушимо связана с судьбой Наполеона. (Как она обольщается, бедняжка!)

Сам же Наполеон – в дурном расположении духа.

«Он не любил священников, – заметила мадам де Ремюза и не без иронии добавила: – Оно и понятно».

Теперь настала пора великолепной коронационной феерии.

На голове Жозефины волшебным блеском горит корона. Императрицу молодой Империи сопровождают маршалы с тенью лавров их якобинских побед на челе.

Пение торжественных псалмов, перезвон больших колоколов, крики восторга и преклонения…

А в сущности, что изменилось?

Ничего.

Закончилась еще одна глава истории.

Жозефине осталось блаженствовать всего пять лет.

* * *

Не сила живой любви, но воспоминания об умершем чувстве… И только воспоминания. Приглушенный свет вместо яркого пламени.

Жозефина больше не «mio dolce amor», она не та, к чьим ногам складывал Бонапарт лавры итальянских побед.

Перелистайте его переписку с Жозефиной. Вот письма, помеченные великими полями битв, кровавые и золотые этапы его походной эпопеи… Как не похожи они, эти письма из Арколе и Риволи, на скупые строчки, летящие теперь от императора к императрице.

В них – любезность, но не страсть, поцелуи, но поцелуи брата, а не любовника.

В них проза, а не поэзия.

Наполеон теперь краток.

Почему?

Он с меланхолической грустью пишет Евгению: «У меня старая жена, которая не нуждается во мне, чтобы развлекаться».

И это не единственный приступ меланхолии.

«Ложусь в восемь вечера и встаю в полночь, когда, мне кажется, ты еще не легла»[25], – пишет Наполеон жене, как будто давая понять ей, что не питает иллюзий.

Но тут же словно что-то вспыхивает в сердце Наполеона, и он из саксонской глухомани пишет оставшейся в Париже жене: «Может статься, что одной прекрасной ночью я нагряну в Сен-Клу, как ревнивец. Предупреждаю тебя»[26].