Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине

Я написал тебе из Шатильона и послал доверенность, чтобы ты могла пользоваться суммами, которые мне поступают…

Каждый миг отдаляет меня от тебя, любимый друг, и в каждый миг у меня остается все меньше сил выносить разлуку с тобой. Ты – вечный предмет моей мысли. Мое воображение истощается размышлениями о том, что ты делаешь. Если я вижу тебя грустной, мое сердце разрывается и боль возрастает; если представляю, что ты весела и забавляешься с друзьями, то упрекаю тебя в том, что ты так скоро забыла расставание третьего дня, – в таком случае ты легкомысленна и неспособна на глубокие чувства.

Как видишь, мне нелегко себя порадовать. Но, мой милый друг, всё становится совсем иначе, если я вдруг начинаю опасаться, что здоровье твое пошатнулось или у тебя нашлись причины для огорчений, которых я не могу угадать. Тогда я сожалею о том, с какой скоростью мне приходится удаляться от моей милой. Я чувствую, что твоя природная доброта на меня более не распространяется, а я могу быть удовлетворен, если совершенно уверен, что с тобой не случилось ничего дурного.

Если меня спрашивают, хорошо ли я выспался, я понимаю, что мне необходимо сначала получить весточку, что и ты хорошо отдохнула. Болезни и людская злоба задевают меня лишь мыслью о том, что могут поразить и тебя, мой милый друг.

Пусть же мой гений, всегда сохранявший меня среди величайших опасностей, сохранит и укроет тебя, а я останусь неприкрытым.

Ах, не будь весела, будь хоть немного грустна. Но пусть душа твоя будет избавлена от горя, как твое прекрасное тело – от болезни. Ты знаешь, что говорит об этом наш добрый Оссиан.

Пиши же мне, мой нежный друг, пиши подлиннее. И получи тысячу и один поцелуй нежнейшей и наиподлиннейшей любви.

Буонапарте

Наполеон увлекался стихотворениями, которые поэт Макферсон публиковал под именем Оссиана (1736–1796).

Это последнее письмо, подписанное Буонапарте. После 24 марта – только Бонапарт.

30 марта 1796 года, из Ниццы в Париж

Я не прожил и дня без любви к тебе. Я не прожил и ночи, не сжимая тебя в объятиях. Я не выпил и чашки чая, не проклиная славу и честолюбие, которые удерживают меня вдали от моего сердца.

Среди дел, во главе войск, на объезде лагерей у меня в сердце царит любимая Жозефина, она одна занимает мой ум и поглощает мои мысли.

Если я удаляюсь от тебя со скоростью горного потока Роны, то лишь для того, чтобы вновь поскорее увидеть тебя. Если среди ночи я встаю поработать, то лишь потому, что это может на несколько дней ускорить приезд моей нежной подруги.

А ты в письме от 13–16 марта обращаешься ко мне на «вы». Сама ты «вы»! Ах, злая, как ты могла написать такое письмо! Как оно холодно! И потом, с 13-го до 16-го прошло четыре дня. Что же ты делала, раз не писала своему мужу?..

Ах, мой друг, твое «вы» и эти четыре дня вынуждают меня сожалеть о своем старомодном неравнодушии. Горе тому, кто окажется тому причиной! Если я найду доказательства, пусть он испытает те же муки и пытки, что пережил я! В самом аду нет таких мучений! Ни фурии, ни змеи – вы, вы! Ах, что будет через две недели?..

Душа моя в печали, сердце – в неволе, и мое воображение пугает меня… Ты любишь меня меньше. Ты утешишься и однажды разлюбишь меня. Скажи мне об этом, я буду по крайней мере знать, что заслужил несчастье…

Прощай, женщина, мученье, счастье, надежда и душа моей жизни. Я люблю тебя и страшусь, ты внушаешь мне чувства и нежные, и бурные – грозные, как сама природа.

Я не прошу у тебя ни вечной любви, ни верности, но только… правды, безграничной откровенности. День, когда ты мне скажешь «я разлюбила тебя», станет последним днем моей любви или последним днем моей жизни. Если сердце мое столь глупо, что способно любить безответно, я вырву его безжалостно.

Жозефина, Жозефина! Помнишь ли ты, что я тебе сказал когда-то: природа дала мне сильную и решительную душу, тебя же – соткала из кружев и газа. Ты разлюбила меня? Прости, душа моей жизни, мое сердце рвется на части. Его, всецело занятое тобою, гложут страхи, которые делают меня несчастным. Я скучаю потому, что не могу позвать тебя. Я жду, что ты мне напишешь.

Прощай! Ах, если ты меня разлюбила, значит, никогда и не любила. Тогда я весьма достоин сожаления.

Н.Б.

P.S. Войну в этом году не узнать: я приказал выдать мяса, хлеба и фуража. Вооруженная кавалерия скоро будет в полном порядке. Солдаты выказывают мне невыразимое доверие. Одна лишь ты огорчаешь меня. Ты – радость и мучение моей жизни. Поцелуй своих детей, о которых ты ничего не говоришь! Еще бы! Это удлинило бы твои письма в два раза, и тогда утренние гости не имели бы удовольствия видеть тебя. О, женщина!!!

3 апреля 1796 года, из Порто-Mayрицио в Париж