Журавли

У него впереди чертов ад, а позади тоже адова стезя, но есть ещё и история не прожитых (не использованных) чувств. И теперь, когда весь обагрённый кровью, пóтом и грязью, он бежит против страшного, грозного, безжалостного ветра, который якобы заставляет его обернуться назад и удержать миг прежнего земного покоя, вынуждая пожалеть и согнуться под тяжестью непосильного груза… Но нет, не дрогнет мускул на суровом лице, лишь вскипает кровь яростно… Солдат уверенно и упорно бежит навстречу своей славе и вечной памяти, не оглядываясь, не блуждая взором, не выискивая лёгкие и простые пути…

Он знает точно, что для него остались считанные секунды, такие краткие и мимолётные, ой, как хочется их бег приостановить на чуток, ой, как жаждется замедлить … Однако, изменить ничего не может. Он проживёт эти секунды ли, минуты своего подвига, о котором будут ли помнить, будут ли сожалеть о нём…

Мысли мелькают, лавинами набегают, толпятся, бушуют, стягивают неудобством и сердце горячее, и душу уставшую, невозможно этот не щадящий поток удерживать внутри себя… Изрывается, стонет мысль, но не убогим чутьём, а чем-то значимым, непознанным и тайным…

Сейчас в сии владения не проникнуть, не осмыслить их собственным усилием, нет времени для сего, нет ни одного соприкосновения с пробуждающимся вдохновением, зато есть сопричастность концу, а, по сути же, конец это начало, это приобретение чего-то весьма важного и благословенного.37

Ведь он живой человек из плоти и крови, с чистой душой, со многими жаждами и потребностями. И у него была, была своя личная жизнь, которая даже не раскрылась на досточудной жажде и всеусиленной полноте. Любовь раскрывает должные величины, а их-то ещё и не успел приобрести и насытиться.

Но она, эта странная жизнь, такая непознанная и неполная, совсем не востребованная желаниями и мечтами, вот-вот оборвётся. И возведут памятник всеобщему Победителю. Но в этой победе Солдат проминал свои личные итоги страстью, болью, страданием.

И коли не будут его помнить поимённо, Тот, Кто вывел его на сей рубеж полнотою человеческого бесстрашия, Тот будет помнить имя его, честь его, волю его и душу его. И оживит Он Солдата памятью Своей и памятью проклятой войны, ибо проклятие войны выводит на святость и благодать, хотя путь таковой весьма-весьма жесток и мрачен. Не всякому и под силу! Ой, ли выдюжишь ли ты ныне сие, добрый мóлодец! Ой, ли выдюжишь ли ты ныне, милая дéвица!

Повсюду госпожой гуляла Смерть… И нет у неё никаких добротных условий, она лишь своим наянным,38 вольготным пришествием выводит мрачные покровы человеку. Алчет, алчет ненасытно… Наводит сумятицу, беспорядки, хаос, страхования… Невыносимая, нестерпимая, чудовищная, злобная, тягостная, жестокая, дьявольская, наглая, безотвязная, пагубная, но не напрасная…

Земля стонет, рвётся её земная плоть, гудит, воет от нестерпимой боли и жуткого хаоса. Но и Солдаты эту вопящую (гудевшую) землю устилают своими окровавленными (измученными) телами, как ковром, одним большим безымянным ковром… Безымянный ковёр на первом вздохе, а на тихой и непочатой жажде Его (божественных) Чувств у каждого бойца есть своё особенное имя.

Анатолий Макшин…1915-1941…

Фёдор Антипов…1904-1942

…

Миллионы…1941-1945…

О, этот бесконечный ковёр тел…такой объёмный, наверно и сама Матушка Земля согревается льющимся потоком горячей крови умирающих… Не видеть сего и не слышать бы стон и не ощущать горячность падающих тел…

Но…но…но…

А он, Солдат, покрытый незримою славою и доблестным подвигом, всё ещё бежит, бежит навстречу – кому? Смерти… Она ждёт его, вычерчивает объём и меру своего торжества отвратительно и гнусно. Где-то среди без узорчатого ковра тел есть, есть и его особенное место…

Лучше бы не было…

Но, увы, есть…

И жить на бегу – ад, и умирать тоже самое… Нет ни в чём различий. Или различия всё ж таки есть? О, сей, сей мысли идейные и мудрые, ибо и они выводят на рубеж достойной определённости и объединяют с пропавшим без вести Толиком Макшиным (июль 1941 года, Брестская Крепость), с убитым Фёдором Антиповым (26 ноября 1942 года

, направление Ржев-Калинин), с Миллионами погибших и раненых (1941-1945)…

Объединяют и с умершими (после войны) любовью бесконечной, святой, любовью, которая так необходима Им Всем и ему, Солдату бесстрашному и нам сегодняшним, горемычным, равнодушным и суетливым безмерно…

И дышит в ухо Солдатское раскрывшийся ад. И, ой, как противно дышит. Так и хочется отмахнуться от сего, чтобы адское дыхание не затрудняло – ни шаг, ни мысль, ни взор, ни желание, ни мечту. Однако всё наоборот.

Покой отдаляется постепенно, сумятица и чернота наползают быстро, мгновенно и затягивают, затягивают на самое днище утеснённых, угнетённых чувств. А чувствам уже и места нет, все омрачились и поугасли…