Зимняя жертва

После полудня на священном поле собралась огромная толпа. Пожалуй, все женщины из города и окрестных деревень явились принять участие в обряде. Мужчин здесь не было: всякого, кто посмел бы явиться на поле тайно, ждала бы скорая и лютая смерть. Вдалеке, у стен города, толпились те, кого не пустили и кто не смог дойти сам, – мужья и братья, дети, старики, калеки, – чтобы хоть издалека увидеть, как заключают брак Небо и Земля.

– Посмотрим, сестры, на ясное небо!

Глядите, с неба падает огненная стрела!

Поклонимся стреле, помолимся стреле!

Сотни нарядных женщин, взявшись под руки и раскачиваясь, разом запели, обратив взгляды к небу. Песня летела над головами, будто пела себя сама, и не петь ее было невозможно…

– Сестры, стрела пала с неба!

Матери, стрела пала с неба!

Дочери, стрела пала с неба!

Среди озимого поля, на невысоком холме, был возведен шалаш – скорее даже небольшой домик с округлой крышей, напоминающий стог, обмазанный глиной и покрытый соломой. Путь к нему выстлали пестрыми циновками. Владычица Полей, с распущенными белыми волосами, увешанная тяжелыми золотыми украшениями, стояла возле подножия холма, вознося моления Матери Дане.

– Двуликая, Родительница, Великая Кошка! – разносился над полем ее голос, и казалось, эхо вторило ему с небес и из-под земли. – Благослови брак, что нынче заключается ради твоей славы! Услышьте, жены и девы, – к нам явилось новое воплощение Даны и ее смертный муж из Первых Людей! Великий Кот – вот знамение того, что сбывается предсказанное! Пусть же свершится вечный союз Тучи и Пашни! Пусть он благословит озимь, насытит и защитит детей вечной Матери…

По левую руку от слепой жрицы стоял Аоранг – единственный мужчина, допущенный к участию в обряде. Мохначи вообще редко раздевались и уж тем более никогда не делали этого прилюдно. Аорангу же велели снять одежду, оставив только штаны, и разукрасили, как статую для храмового праздника. Он стоял, развернув широченные плечи, чувствуя, как его слишком бледная, не знавшая прикосновений солнца кожа покрывается мурашками. Его спокойное лицо казалось даже надменным, если бы это не была попытка скрыть, насколько ему не по себе. Даже не от холода – к морозу-то он привык, – а оттого, что на него таращатся тысячи жадных женских глаз.

– Сестры, стрела пала с неба!

Матери, стрела пала с неба! Дочери, стрела пала с неба! Поклонимся стреле, помолимся стреле!

Припев все повторялся и повторялся, все сильнее завораживая поющих. Казалось, песня, обращенная к Богине, околдовывает их самих. Одна за другой женщины вдруг выпрямлялись, глаза их вспыхивали, голос становился громче и звонче, словно обретал новые силы, а тела начинали двигаться в танце сами по себе, будто их пронзило, обожгло той самой небесной стрелой.

– Куда ты полетела, стрела? В дальние дали, в ковыльные степи! Воротись, стрела, ударь туда, куда мы скажем! Поклонимся стреле, помолимся стреле! Вот юный муж – ударь в его горячее сердце, Вспыхни в ясных очах, становую жилу возвесели…

Аоранг прислушивался к пению, стараясь разобрать слова, и сам не замечал, как заклинание понемногу захватывает и его. Он слышал в воздухе, среди туч, звенящий, зовущий голос стрелы, и холод волнами пробегал по его телу – теперь уже от возбуждения и странного чувства близкой опасности. Чутье охотника подсказывало ему, что угроза близка, но он не видел ее источника. А повторяющийся напев давил, убеждая не думать, а подчиниться ему и отдаться видениям. Аоранг прикрыл глаза, у него закружилась голова. На миг ему в самом деле почудилось, что он огромен и достигает макушкой холодных синих туч, что он способен одним шагом преодолеть все это рыжее поле до самого горизонта. Ощущение невероятных, нечеловеческих сил на миг опьянило его, будто он в самом деле стал богом…

«Богом?! – опомнился мохнач. – Господь Исварха, прости мне это кощунство! Это все ради твоей дочери, только ради нее! Ради нее я и от тебя отступил бы, господь Исварха! Что я сейчас и делаю, похоже…»

Худая рука подтолкнула его.

– Пора? – повернулся он к жрице.

– Да, ступай, – тихо сказала она.

– А ты?

Слепая вдруг слегка покраснела.

– Иди, – прошептала она. – Супруга сейчас присоединится к тебе.

Под громовое пение Аоранг прошел по дорожке из циновок, нагнулся и забрался в шалаш.

Там царил полумрак. Свет тонкими стрелками сочился сквозь щели в наспех собранной кровле. Мерзлая земля была устлана воловьими шкурами. По четырем сторонам света стояли снопы с необмолоченными зернами, горшки с кашей, кувшины с пивом… Аоранг глубоко вздохнул и сел на шкуры, слушая, как снаружи волной нарастает крик.

Тем временем толпа расступилась, и несколько жриц под руки вывели – почти вынесли – к подножию холма Аюну. Разукрашенная и наряженная на местный лад царевна была на себя не похожа. Лицо ее было выбелено и укрыто вуалью. Аюна послушно переставляла ноги, по привычке держа спину прямо, но явно не осознавала, где она и что вокруг происходит. Прикрыв глаза, она мечтательно улыбалась.