Зловредный старец

Шедад Хатикани всем своим видом выразил поддержку этому ее тезису — неожиданная смена маршрута Великого Царского Поезда запросто могла вогнать бедолагу в гроб.

— …но вам ничто не препятствует поручить это дело кому-то из членов семьи. — невестка чуть покривилась. — Нвард с несколькими Блистательными вполне успеет обернуться в Лиделл и встретить нас у Западного Пути[23], в том же, например, Монеткине.

Святая женщина — так о реноме царской семьи радеет, что собственного зятя готова послать куда подальше!

— Тинатин этому не обрадуется. — заметил я.

— Перетерпит. — отмахнулась ее мать. — Им с мужем все равно уже любезничать нельзя, дабы не повредить плод.

Вот ничего себе! Тинка на сносях? А я тогда почему ничего не знаю?!

Мнда, Лисапет, вот она, настоящая старость, как приходит — скоро прадедом станешь…

* * *

Бывшая столица дохлого князя Боноки размерами Аарте ничуть не уступала, да еще и расположилась в столь живописном месте, что у человека, впервые увидевшего с перевала белокаменные стены Шехамалала, поневоле дух захватывало от восторга.

Центральный город Шехамы расположился у самого западного входа в долину (ну или у выхода — тут с какой стороны посмотреть), там, где она сужалась подобно бутылочному горлышку, и представал глазам путника, достигшего седловины, во всем великолепии.

Верхний, и изрядная часть Старого города расположились на плоской вершине огромного, крутобокого холма — скорее даже шихана, — по пологой, северо-восточной стороне которого Шехамалал спускался вниз, в долину, постепенно меняя известняковые блоки охраняющих богатые кварталы стен на укрепления из золотистого песчаника и обожженного разноцветного кирпича, стерегущие покой жителей Нового и Нижнего городов соответственно.

Что ж, сидя на транзите из Ашшории в Инитар и обратно, да собирая с потока караванов пошлину, можно и забогатеть. Вон, даже дворец весь мрамором облицован, моему не чета. Пусть и поменьше немного, чем Ежиное Гнездо.

Каген, опять же, на восстановление города после штурма не поскупился — понимал, что это теперь, фактически, фасад нашего царства, его парадная, что всех прибывающих извне он должен внушать своим достатком и красотой, а не наводить уныние призраками былого величия.

Долго любоваться пейзажем мне было неуместно — царь все же, не ротозей-побродяжник, слаще морковки ничего не пробовавший, — потому я тронул Репку (торжественный въезд, однако, надо соответствовать) и мы начали спуск с перевала. Валисса рядом ехала молча, глаза ее подозрительно блестели, а вот Асир с Утмиром оживленно оглядывались по сторонам: то стремительно раздающиеся в сторону скалы рассматривали, то, привстав на стременах пытались углядеть сколь далеко тянутся окружающие город тучные поля и плодовые рощи…

— Богатый край, добрый. — Эсли за моей спиной, как он это часто делал, цокнул языком. — Давно никто не грабил.

Невестка чуть заметно вздрогнула, потемнела лицом, но промолчала.

Обогнув город с севера мы подъехали к городским воротам, у которых нас уже поджидал наместник со свитой. С обеих сторон запели рога, ударили по мембранам притороченных к седлам дхолов[24] бамбуковые палочки, взвыли фанфары, затянули протяжно-плачущую песнь флейты, создавая все вместе невообразимую какофонию, подчиненную при том некой непонятной мне музыкальной логике, рождая мелодию одновременно и странную, и отталкивающую, и невообразимым образом притягательную.

Выше взметнулись знамена, и наместник, в сопровождении отстающей всего на пол лошадиных корпуса спутницы выехал на несколько шагов вперед, остановившись прямо передо мной. Музыка стихла, резко, мгновенно, словно ее и не было никогда.

— Благословении Троих вам, государь. — произнес он, склонившись в поклоне, затем, так же отвешивая поклоны, поприветствовал и царское семейство. — Царевна-княгиня.

Поклон.

— Царевич Асир. Царевич Утмир. — поклон, поклон. — Я князь Петрос из Белых Бурундуков, местоблюститель княжеского престола Шехамы.

Он левой рукой указал на свою спутницу.

— А это супруга моя, Гите.

Офигенная супружеская пара — столб и пепельница! Он — длинный, болезненно худой, с жидкими усами и бороденкой, седыми уже более чем наполовину, и унылой вытянутой физиономией. Она — сбитая кругленькая бабешка, невысокая — низенькая даже, — с румяными щечками и озорными глазами… Ну натуральная самка Карлсона.

Знал я, что противоположности притягиваются, но чтоб настолько…

— Мы счастливы приветствовать вас в Шехамалале. И поданные ваши тоже.

Действительно, на стенах города, между листообразных зубцов, наблюдалась толчея из зевак, что тут и там размахивали высунутыми из бойниц ашшорскими флагами, и лишь у ворот ничего подобного не было заметно — только внимательно приглядывающие за толпой фанатов (ну, я на это надеюсь) государя-инока солдаты гарнизона.

А князь, похоже, службу знает, не только по финансовой части силен.