Пустыня всегда находилась рядом. Она была самой жизнью, ненавистной и единственной. Для жителей Сайент-Тауна пустыня была благословением. Нефтеносные пески давали многое. Но забирали порой больше. У Мойры пустыня забрала маму. И даже на границе пустыни она никогда не находилась больше пяти минут. И только в компании отца.
А сейчас… а сейчас конь Красного Ножа рассекал яично-золотую поверхность с пятнами алого и багрового, редкими всполохами мутной вялой зелени. Они скакали прямо через нее, и куда? Прямо в ее сердце, туда, где над маревом раскаленного песка бродили посреди необъятной голубой перевернутой чаши неба густые черно-багровые тучи. Туда, где, ворочаясь внутри тяжело вздыхающего, наполненного влагой и ветром воздуха, алели зарождающиеся адские семена.
Мойра всхлипнула и заелозила. Индеец, не глядя, ударил ее по голове. Легким неуловимым движением. Все естество Мойры пронзила острая ослепительная боль, и она провалилась в темноту.
Она открыла глаза и уставилась прямо в безграничное и аспидно-черное небо, усыпанное мириадами звезд. Спине, скорее всего, давно было холодно, ее Мойра не чувствовала. Рядом, потрескивая, горел костер. Фыркали лошади, пахло потом, сухостью пустыни, горечью травы и кровью.
– Она пришла в себя! – радостно завопил кто-то рядом. – Дед, дед, она пришла в себя.
Над Мойрой появился кривляющийся тощий бесенок. Мальчишка-индеец казался странным. Даже так, глядя снизу вверх, становилось ясно: что-то с ним не так.
Мойра с шести лет не верила в сказки. И не любила их. Да и вообще, для своих лет ребенком росла удивительно сообразительным, умным и… взрослым. Со своей индивидуальной особенностью мыслить, с логикой, подходящей далеко не любой миз двадцати лет. Жаль, что это качество не помогло ей утром.
Вот и сейчас, когда многие другие дети испугались бы, Мойра просто пыталась понять: что не так с мальчишкой? Поняла, и только тогда вздрогнула.
Над тощенькими узкими плечами торчало две головы. Вернее, одна, как и положено, вертелась по сторонам на хилой шее, орала и брызгала на Мойру слюной. Вторая, раза в три меньше, вросшая чуть ли не по подбородок, молча следила за девочкой узкими щелками глаз, отблескивающих от костра.
– Пришла? – прошамкал от костра кто-то невидимый, явно старый, и закашлялся. – Нож, принеси ее сюда.
Песок зашелестел практически неслышно, когда похититель Мойры подошел к ней. Подхватил и понес к костру. Вот тут-то зубы Мойры застучали. И не от холода, а от страха.
Их было пятеро.