Змеи Ташбаана (СИ)

— Ха! — отозвался Кидраш. — У его отца больше тридцати детей! И это, о мудрейший, я посчитал лишь живых! Нет, Рабадаш не глуп и не так безрассуден, как вы привыкли считать, и дело здесь не в плодовитости, а в холодном расчете. А этот… мальчишка, — выплюнул тархан самое приятное, что приходило ему в голову при мысли о принце Зайнутдине. — Ему двадцать один, а смелости в нем меньше, чем в моем восьмилетнем сыне! Да Таш самолично поразит Зайнутдина молнией, едва тот протянет руки к венцу тисрока!

— Не кричите, благородный тархан, — попросил его тихий женский голос за спиной. — У этих стен слишком много ушей, чтобы вы могли считать себя в безопасности, произнося столь оскорбительные для нашего повелителя — да живет он вечно! — слова.

Кидраш обернулся и встретился взглядом с темно-голубыми, подведенными серебристой краской глазами тархины Ласаралин. Ровесница и давняя подруга его дочери, Ласаралин почти заменила ему Аравис после побега той на Север. А потому когда год назад Ласаралин овдовела, оставшись единственной наследницей всех земель и богатств своего мужа, Кидраш не смогу отказать себе в том, чтобы начать ненавязчиво присматривать за ней, опасаясь, как бы на ее красоту и состояние не позарился какой-нибудь проходимец из числа безземельных тарханов.

Ласаралин, впрочем, была не глупа и достаточно расчетлива, а потому едва ли нуждалась в опеке. Но не возражала против нее, понимая, что Кидраш поступает так не из одного лишь стремления уберечь ее, но и потому, что видит в ней давно потерянную дочь. Иных детей, кроме совсем юного Фариса, у тархана и не было. Его старший сын давно лежал в земле, убитый в одном из многочисленных сражений, вечно гремевших то на границах Калормена, то и в самих сатрапиях, а Аравис… Порой Кидраш с горечью думал, что ему следовало прислушаться к девочке, когда та осмелилась попросить не выдавать ее за Ахошту. Еще до встречи с ним Аравис почувствовала гнилую натуру горбуна-визиря, и если бы Кидраш хотя бы выслушал ее, то, быть может, и не потерял бы дочь, теперь носившую арченландские платья и собиравшуюся стать женой белокурого северного принца. Впрочем, ее можно было понять. Арченландец, по словам послов, куда больше походил на мужчину и воина, чем калорменский Великий визирь.

А тот недовольно сверкнул глазами в сторону Ласаралин, но спросил елейным голосом:

— Что привело тебя сюда в столь поздний час, прелестное дитя?

— Благородная жена тархана Кидраша просила меня отыскать его как можно скорее, — ответила тархина, склоняясь перед визирем так низко, что ее длинные, блестящие от масел волосы коснулись устилавшей пол ковровой дорожки.

— Вот как? — протянул Ахошта, не поверив, по-видимому, не единому ее слову. — Что ж, тогда я не смею больше задерживать неистового тархана. Меня, — хмыкнул горбун, — ждут мои скромные заботы.

И засеменил на своих коротеньких ножках к видневшемуся впереди повороту высокого коридора. Расшитые драгоценными камнями полы халата волочились по ковру следом за ним.

— Тебя и в самом деле послала моя жена? — спросил Кидраш, когда Ахошта уже не мог их слышать.

— Можно сказать и так, господин, — согласилась Ласаралин. — Колокола напугали ее. Но я и сама собиралась отправиться во дворец. А правду говорят, что кронпринц вырвался из дворца с боем, убив нескольких стражей? — спросила тархина тем тоном, каким молодые девушки спрашивают о совершенных мужчинами подвигах.

— Правду, — нехотя согласился Кидраш. — Вернись в свой дворец. А лучше отправляйся в один из загородных. В Ташбаане в ближайшее время может быть очень небезопасно.

Ласаралин кивнула, но по глазам было видно, что она не послушается.

***

Принц Шараф вернулся к стенам Ташбаана только к вечеру четвертого дня. Уставший, проголодавшийся и крайне недовольный и собой, и своими людьми. Они прочесали все окрестности Ташбаана на расстоянии десяти миль, но по-прежнему что-то упускали. Если, конечно, Рабадаш не обладал способностью растворяться в воздухе, не оставляя после себя даже следов на земле или песке.

Кроме того, Шараф начал всерьез задумываться над тем, что он, пожалуй, зря пропустил мимо ушей слова тархана Кидраша о том, что охотиться следовало не на брата, а на сестру. За это время Джанаан уже могла добраться до нескольких влиятельных тарханов, какое бы направление она ни избрала. А значит, где-то на юге уже собиралась армия мятежников.