Змеи Ташбаана (СИ)

Свой последний вопрос Джанаан решилась задать, лишь когда брат вскочил в седло и Дьявол с гневным ржанием поднялся на дыбы, блеснув при свете молний передними подкованными копытами.

— Почему?

Она не спрашивала этого прежде, даже не задумывалась, позволив себе забыть, что мужчинам клянутся в верности по иным причинам, нежели женщинам. Тархан Ильгамут принял из рук раба остроконечный шлем с кольчужной бармицей, но надевать не стал, чтобы позволить принцессе видеть его лицо во время разговора.

— Я был при Анварде, госпожа.

Был? Она не знала этого. Брат не любил обсуждать с ней войну, а уж об Анварде Джанаан не заговаривала и вовсе, не желая бередить рану.

— Да, я там был, — повторил тархан, но в его глазах не было и тени насмешки. Рука в темной кожаной перчатке потянулась к груди в кольчуге и надетом поверх брони светло-желтом сюрко с ромбовидными черными узорами. — Меня ранили в самом конце сражения, и не могу сказать, что я помню хоть что-то из событий следующих нескольких дней, но я видел, как ваш брат проиграл. Эдмунду Нарнийскому, который сражался, не буду лукавить, куда благороднее и доблестнее многих калорменцев. Я был бы счастлив биться плечом к плечу с ним, а не против него. Но то, что сделал этот лев… — в карих глазах вновь полыхнуло яростью. — Достойные не глумятся над лишенными оружия пленниками, которым нечем ответить на чужие насмешки. И что бы ни говорили воины Нарнии о своем благородстве, я видел благородство лишь одного их короля. И если тем, кто сейчас прячется за стенами Ташбаана, эта ослиная шкура показалась смешной, значит они ничуть не лучше нарнийского льва. Я не стану их щадить.

Джанаан промолчала. Тархан понял ее без слов. И замялся, словно был не прославленным воином, а одним из тех неловких мальчишек, порой решались поднести ей чашу с вином во время пира.

— Я… не вправе требовать и даже не вправе просить, госпожа. Но если вы пожелаете выбрать достойного из числа тарханов…

Джанаан остановила его движением руки. Коснулась ладони в кожаной перчатке и позволила себе сжать на пару мгновений пальцы в рубиновых кольцах.

— Дайте ему время, благородный тархан. Он не привык расставаться с тем, что ему дорого.

А дорожит он очень немногим и так редко признает это вслух. Джанаан знала это с самого начала. Джанаан с раннего детства привыкла к тому, что среди ее улыбчивых и льстивых братьев есть тот единственный, что не юлит и не лжет понапрасну. Тот, что редко говорит красивые слова — если этого не требует сложный калорменский церемониал — и редко улыбается по-настоящему, а не кривит губы в злой усмешке. И Джанаан с юности знала, что один удар сабли для нее дороже десяти поэм с заверениями в любви и почтении. Она выучила этот урок дорогой ценой, когда стояла на коленях, цепляясь обеими руками за запястье в браслете-наруче и не чувствуя ничего, кроме боли в растерзанном теле и страха, что она не сумеет, не заставит брата остановиться.

Великий тисрок называл ее любимейшей из дочерей и ничего не сделал, когда ее первая брачная ночь обернулась кровавым кошмаром. Сказал бы, что жена принадлежит мужу, если бы Джанаан пожелала спросить, почему. Рабадаш не задал ей ни одного вопроса. И ударил тоже молча.

Пусть ты и дьявол, но я люблю тебя.

Джанаан не сказала ему ни слова о том, что в бой должны идти другие. О том, что одна случайная стрела станет погибелью не только для него, но и для каждого мужчины под стенами штурмуемого города. Для нее самой.

С нами Таш. В нас его кровь. У нас одна судьба на двоих. Победим мы или умрем… Мне важно лишь, что вместе.

Комментарий к Интерлюдия. Кровью Таша

*в персидском есть слово «сохр» — красный, в арабском есть имя «Сахар» — рассвет, заря. Ну и, разумеется, «нахр» — река по-арабски.

========== Глава четвертая ==========

Дождь барабанил по крышам ютящихся у городской стены домов, по окованным сталью и бронзой северным воротам и по самой стене, окрашивая светло-серый камень в агатовую черноту. И в лязге ударяющихся о края бруствера осадных крючьев отчетливо слышалось грозное «С нами Таш!».

Тархан Кидраш уже не злился и не даже не кричал на растерянных воинов. Главный страж северных ворот бежал, прихватив с собой лучших из числа городских стражников, и хотя Кидраш не смог отказать себе в злорадной мысли о божественной справедливости, когда ему донесли о выставленных на пиках головах перебежчиков, иллюзий по поводу своей судьбы тархан не строил. Рабадаш казнит их всех точно так же, как и тех глупцов, что понадеялись на его милость. При всех его недостатках, из этого дьявола, пожалуй, выйдет достойный тисрок. Отец бы им гордился.