Змеи Ташбаана (СИ)

Если когда-нибудь он узнает, что его слова слышали не только отец и Великий визирь, но и две притаившиеся в укромном уголке — словно воры в ночи — тархины… Ласаралин окажется на плахе даже не из-за невольного предательства, а лишь потому, что Рабадаш не простит подобного позора. Потерпеть поражение не из-за силы и отваги врага, а из-за двух двенадцатилетних девочек, оказавшихся не в то время и не в том месте!

Ласаралин должна была бы желать его смерти, потому что только так она смогла бы раз и навсегда почувствовать себя в безопасности. Ласаралин почувствовала, как при вести о ночной бойне во дворце у нее вновь похолодели руки.

Ласаралин не призналась бы даже тархану Кидрашу, заботившемуся о ней, как о родной дочери, что между нею и кронпринцем стоял еще один призрак.

Она плакала, когда Таш забрал ее мужа на благодатные поля вечной жизни и юности. Едва дождалась, борясь с помутнением в глазах, когда рабы наконец опустят тяжелую мраморную плиту в усыпальнице верного тисроку слуги, и, выбравшись на свежий воздух, так и не пришла на поминальный пир, затерявшись в дворцовых садах. Не дослушала даже очередного тархана с его соболезнованиями и заверениями немедля явиться по первому же зову безутешной вдовы.

Кронпринц появился, когда Зардинах уже зажигала на востоке первые звезды. Посмотрел на сжавшуюся под апельсиновым деревом тархину, всхлипывающую и смеющуюся одновременно, и заметил странно-раскатистым голосом:

— Видно, не мне одному в радость смерть благородного тархана.

Ласаралин не поняла, что он был попросту пьян. И заговорила, сама не понимая почему, зашептала скороговоркой, перескакивая с одного на другое, судорожно хватаясь за горячую руку в острых рубиновых перстнях и не думая о том, насколько глупой и некрасивой выглядит теперь. Он, лучший из мужчин Калормена, разве он не защитит ее хотя бы от воспоминаний? Кронпринц слушал молчал, с застывшим в равнодушии лицом, и только губы у него кривились в злой презрительной гримасе, когда она вновь и вновь возвращалась к постыдным ночам на ложе супруга.

— Какое преступление, — змеиным шепотом звучал низкий бархатный голос, и рука в тяжелых перстнях вдруг коснулась волос. — Ему отдали в дар такую жемчужину, а он бросил ее свиньям.

Ласаралин была пьяна от счастья и незнакомого чувства свободы, а потому даже не поняла, что была в шаге от нового унижения. У невинной девицы была ее честь, у жены — муж, но у вдовы не было ничего, чтобы защититься от чужих посягательств. Даже вздумай она закричать и кто-то бы услышал, она была бы опорочена лишь сильнее. Женщина, предавшая мужа, едва только его тело опустили в могилу. Но она не хотела кричать. Она и не знала, что с мужчиной может быть не больно.

Ласаралин остановилась в дюжине шагов от тяжелых дверей в покои новоявленного тисрока и нащупала, скрытая мрачными тенями от застывших неподвижными статуями стражей, маленькую рукоять короткого, лишь с ладонь, кинжала, скрытого от глаз плотной тяжелой парчой на груди.

Если она сумеет нанести хотя бы один удар, быть может, это искупит грех ее невольного предательства?

***

Тархан Ильгамут замер в одной позе, сложив руки на груди и чувствуя — даже сквозь плотный поддоспешник и ледяные наощупь звенья кольчуги — лихорадочное сердцебиение. Черные глаза смотрели неотрывно, следили за каждым движением и будто требовали, чтобы он повернул голову и признался.

Я посмел.

Желать ее, верно. Но не обладать ею. Будь иначе, Ильгамут не побоялся бы даже обнажить клинок, чтобы отстоять своё право на руку принцессы. Но он не позволил себе даже прикоснуться к ней, а потому этот пристальный взгляд теперь вызывал в нем глухое раздражение.

Не стоит, мой господин, сейчас ссориться с союзниками. Вы еще не тисрок.

Джанаан заметила даже раньше самого тархана и заговорила негромким недовольным голосом, когда тот вышел из шатра, чтобы отдать последние распоряжения перед обрядом.

— Ты оскорбляешь его.

— Я знаю, о чем он думает.

— Этого недостаточно для того, чтобы его обвинять.

— Наш отец казнил и за меньшее.

— И умер, задушенный собственными слугами. Не становись нашим отцом, у тебя и без того…

— Подмоченная репутация? — губы у него изогнулись в усмешке, но из глубины глаз — черных провалов с сильно растушеванной вокруг ярко-голубой краской — на Джанаан глянул ад, в котором слуги Азарота жгли души грешников. Одно ее слово, и тархан Ильгамут окажется в их числе еще при жизни.

— Если в награду за верность он попросит меня… Не отказывай ему.

Глаза брата сверкнули ударом черного клинка, одним движением отсекающего плоть от костей.

—Ты обезумела?

Джанаан опустила ресницы, скрывая отразившуюся лишь в глазах улыбку. Говорят, Усыпальницы могут забрать не только душу, но и разум, тем самым обрушив на голову грешника кару не менее — а то и более — страшную.

— Пока что я нахожу его достойным мужчиной. И его сатрапия столь далека от Ташбаана, что этот брак будет выгоден и с политической точки зрения. Он будет вознагражден, но приобретет куда меньше, чем могли бы приобрести тарханы из ближайших к тебе сатрапий.