Змеи Ташбаана (СИ)

— С политической? — повторил Рабадаш, и Джанаан подавила дрожь, вызванную яростным металлом в его голосе. — А не ты ли однажды уже выходила замуж во имя политики? Не ты ли, помнится, выкрикивала проклятия в лицо нашему отцу, когда он точно так же расплатился тобой за верность? Не ты ли плюнула в лицо благородному тархану, когда он заявил, что возьмет тебя в жены на рассвете третьего дня?

Джанаан не вздрогнула. Не позволила себе даже мимолетного блеска в подведенных яркими красными линиями глазах. Но голос всё же сорвался и прозвучал глухо.

— И я заплатила за своеволие, брат.

Кольчуга на нем — чужая, со звеньями, покрытыми серебром, а не красным золотом — зазвенела от порывистого движения, и Джанаан развернуло лицом к нему без малейшей нежности и даже осторожности. Словно она была не более, чем кулем с мукой сродни тем, что каждый день ворочают крестьяне на своих мельницах. Но в черных глазах вновь вспыхнуло такое же черное и от того еще более страшное пламя.

— Я должен был убить его за это. Но ты на коленях умоляла меня остановиться, когда оставался лишь один удар. Почему?

Он задавал этот вопрос все тринадцать лет. Почему, сестра? Почему ты отказалась от возмездия?

Ты знаешь ответ. Отец не пощадил бы его убийцу.

Тяжелый, расшитый павлинами и змеями полог шатра приподнялся от движения руки с единственным золотым перстнем, и тархан Ильгамут замер на пороге, освещенный разрядом полыхнувшей над морем молнии.

— Повелитель…

И теплые карие глаза вновь скользнули по окутанному всеми оттенками красного силуэту женщины за плечом у кронпринца. Безмолвно попросили.

Останьтесь здесь, госпожа.

Джанаан изогнула накрашенные кармином губы. Даже проскочи она верхом и в одиночку через весь Калормен, мужчины по-прежнему будут считать ее излишне ранимой.

Она знала, что произойдет. Она смотрела равнодушно и даже отстраненно в самую глубину крупных блестящих глаз и видела отражающиеся в них молнии. Она не отвернулась и даже не вздрогнула, когда глотку жертвенного животного рассекло одним выверенным ударом, и горячая бычья кровь хлынула на руки брата. Новая вспышка осветила высеченный из дерева и покрытый золотом триединый лик богов, и Джанаан померещилось, что она увидела не только черный, выточенный из драгоценного агата взгляд смотрящего на нее Таша, но и густо подведенные лазурной синевой глаза обращенного на север Азарота.

Сила мужчины в остроте его клинка. Убей быка с рогами столь острыми, что пронзают плоть легче, чем божественные сабли. Омой лицо его кровью, и да снизойдет на тебя благословение небесного воителя.

Рабадаш поднял голову к черному, лишенному звезд и луны небу. Капли крови стекали по лицу, размазывая краску вокруг глаз, пятная посеребренные звенья кольчуги и оставляя на губах соленый металлический привкус.

Я прошу бури, какой прежде не видел этот мир. Пусть сердца их замрут от страха, когда боги явят мне свое благословение.

Небо ответило оглушительным, будто расколовшим его пополам раскатом грома.

========== Интерлюдия. Кровью Таша ==========

Рабы били в барабаны с той будоражащей кровь размеренностью, которой никогда не слышали стены Ташбаана. Белые молнии резали затянутое черными тучами небо, громовые раскаты сотрясали мир в унисон с глухими голосами барабанов, и штормовые валы вплетали последние ноты в разносившуюся над городом Таша песню войны.

Первые капли дождя падали на золоченые шлемы слезами, текшими по серым от отчаяния щекам и губам.

Мой сын не умрет от болезни. Его взгляд подобен взгляду самого Таша, его рука отмечена пламенем Азарота. Его судьба — править всем, чего касается свет солнца.

Дождь размывал красную глину берегов полноводной Сахр* — лишь поистине упорные могли вырастить на этой непокорной земле раскидистые сады и полнотравные лужайки, — и вода текла кровью, что сочилась из уголков упрямо, надрывно шепчущих губ.

Я уповаю на Величие Зардинах. Разве не поймет, не проникнется Мать ночи и луны горем матери человека? Возьми меня вместо него, Госпожа рассекающих пустыни рек и недвижимых озер.

Дождь смешивался с растушеванной вокруг глаз краской и запекшейся на лице бычьей кровью, стекая на кольчугу голубыми и розоватыми струйками. Дождь окрасил багряную накидку сестры в темные, едва отливающие краснотой тона. Великая Мать не любит крови, текущей из рассеченных вен, пусть и подобно это течение бегу прохладной воды. Великая Любовница требует иного.

Холодные пальцы сестры легли поверх сжимающей рукоять сабли ладони. По ножнам из слоновой кости вился узор оплетающей стебель лотоса змеи.

— Ты пощадишь их? — спросила Джанаан, едва шевельнув губами и пряча лицо в тени намокающей красной накидки. Подведенные багряным глаза внимательно следили за приближающимися воинами в вороненых кольчугах и светлых плащах. Союзники расступались перед ними, словно перед прокаженными, и на смуглых лицах под остроконечными шлемами появлялось одно и то же выражение брезгливого отвращения.